В Царство светлое, во Небесное.
А уж коль не придут, не помилую,
Свобожу от них тебя, мать-земля.
Я убавлю им света белого,
А прибавлю им муки за грехи ихние».

Маменька все песни да сказы старанничков и старцев в особую тетрадочку записывала. Не отпускала их, пока не запишет все с их слов. По этой тетрадочке я потом тоже стала духовные песни петь да сказы сказывать.

Григорий в первый раз пришел к нам под Успенье Пресвятой Богородицы. Шел на Вышу, на престольный монастырский праздник. По пути зашел в наш домик на ночлег. Я, когда его увидела, удивилась. Хоть маменька и не рассказывала, каков он был, но мне этот старец, молитвенник и прозорливец, представлялся чуть не Ильей-пророком. С дремучими волосами, с бородой, как плакучая ива. Казалось мне, что копатель чудотворных родников Григорий был ростом высок, лицом широк, в плечах – аршин. А тут… Вошел какой-то босой, сухонький мужичок-лесовичок. Бородка неказистая, непокорные волосы, как для усмирения, в кружок стрижены. Одет в выношенную холщовую рубаху, такую длинную, что казалось, будто это не рубаха, а женское платье. Ну, совсем не солидный. Не Илья-пророк. Запомнились мне глаза его. Синие, как полевые колокольчики. Когда он заговорил, мне даже показалось, что его глаза-колокольчики зазвенели. А заговорил старец стишками-прибаутками:

Уж ты, клюква красна,
Во сыром бору росла.
Акулина хороша,
Все у батюшки росла.
Она тропочку тропила
Все узехонько,
Она Богу-то молилась
Все низехонько.

Маменька как услышала стишки эти, так и осела на лавку. Я не поняла, что к чему. Только потом, через несколько дней, маменька сказала мне, что старец угадал, что она с отцом в бору выросла. Ее отец был лесничим, и дом его стоял в бору. А когда молиться учил, приговаривал: «Ты, Акулька, при молитве кланяйся Богу низехонько».

Ну, пришла маменька в себя, собрала стол. Помолились, сели.

– Тут у нас давеча старец один был, Василий Афанасьевич, – завела разговор маменька.

– Карпуня-книгочей? – распрямив плечи, встрепенулся мужичок-лесовичок.

– Он самый.

– О, это наш человек! Духовный окормитель Петриных. Рабов Божиих Алексея, Анны и их дочек – Аниськи, Гани и Матреши. Хоть Матреша и маленькая, но Карпуня уже внушает ей истины Христовы своими простыми сказами.

– А почему Петрины не у священника окормляются? У них, в Ялтунове, в Троицком храме батюшка хороший, духовный.

– О, да ты, Акулька, книгочейка небось? Как Карпуня?

Маменька засмущалась. Даже щеки зарумянились.

– Да ты не робей, – успокоительно сказал Григорий. – Добрые книги – они пользительны. А вопросик твой не простой…

И тут я заметила, что Григорий не такой уж невзрачный. Задумавшись, он стал как-то крупнее, словно в плечах шире стал.

– Да… Непростая это загадка. Ну, милоньки мои, попытаю, может, отвечу. Люди духовного звания, они, знаете ли, не всегда праведники. А в старцах особая благодать бывает. Они ее через подвижническую жизнь как милость от Господа получают. Через таких старцев Господь Свою волю людям указывает. Потому священники порой сами отсылают людей к старцам. Вот, к примеру, Василий Афанасьевич, которого я Карпуней зову, такую благодать имеет. Он может показать другим, каким путем им спасать свою душу. Правда, Карпуня – юрод. Потому и наказы его не всякий поймет. Карпуня когда увидел Анну Петрину, то сразу испытал ее. Сначала прочитал ей Евангелие от Матфея, где Христос учит, чтобы люди искали прежде всего Царства Божия и правды Его, а потом сказал ей:

«Вот что… Возьми-ка ты это Евангелие, положи в колыбельку и пройди с ней через все село».

– А зачем надо было так делать? – спросила маменька, от удивления подняв брови.