– И то кверно, – согласилась лягушка. – Эй, твы! – кликнула Андрона Ее Лягушачье Высочество.

– Чегось изволите, государыня? – ужом подлез к лягушке Андрон.

– Неси меня!

– О-хо-хо, – только и выдохнул Андрон.

Покрутившись вокруг лягушки, взгромоздил себе на спину и на дрожащих полусогнутых ногах поковылял следом за Иваном Царевичем, вихляя из стороны в сторону.

– Эт-то не лягушка, уф-ф! Это – ох! – боров какой-то… Вот же напасть!..

– Чвего твы твам бормочвешь?

– За вас радуюсь, государыня, – льстиво откликнулся Андрон и тихонько так буркнул себе под нос: – Чтоб тебя черти побрали вместе с твоей женитьбой, корова жирная!.. Ух, Ивашка, ну погодь у меня…

Царь Антип места себе не находил, мерял шагами неширокую залу, заложив руки за спину. Посох его стоял прислоненный к трону. Иногда царь останавливался, уставившись в узкое окошечко, и щурил глаза на яркий солнечный свет, грустно улыбаясь каким-то своим мыслям. А потом, будто очнувшись, вновь принимался бегать туда-сюда.

Бояре сидели в своем углу, наблюдая за царем-батюшкой. Головы их синхронно поворачивались вослед ему, словно за бороды привязанные. Ожидание было тягостно. Никто из бояр слова молвить не мог, боялись спугнуть счастие свое, ведь еще вовсе неизвестно было, на чей терем стрела заветная указала. По направлению, вроде как, выходило, терем боярина Трофима али Семена. Хотя как знать, как знать. Глаз – он ведь видит то, чего хочется, а не то, что на самом деле есть. Хитрый он, глаз-то.

Первым не выдержал боярин Семен. Повозившись на скамье, нахмурил он брови, пожевал губами и посохом так легонько пристукнул.

– Да чего ты мечешься-то, отец родной, аки зверюга загнанная? Ужо голова от тебя кругом идёть.

Царь Антип остановился посредь залы, обернулся к боярину, окинул его долгим взглядом и палец воздел.

– Но-но! Я те дам зверюгу, Потапыч.

– А чего я сказал-то? – подивился боярин Семен.

– А того!

– Да будет вам, – тяжко вздохнул боярин Филимон. – Перемелется, мука будет, пирогов отведаем.

– Это ты к чему опять? – уставился на него царь Антип.

– Да все к тому. Образность такая, мол, все нормально будет.

– Странная у тебя какая-то образность, однообразная, прямо скажем, – повертел пальцами царь-батюшка. – То груздёв тебе подавай, то пирогов.

– Так энто я к тому, что свадебки намечаются.

– У Андрошки что ль научился, ась? Тот все образностями своими блистал.

– Чур меня, чур! – перекрестился боярин Филимон, будто намек уловил какой.

– Во-во! Пироги ему свадебные… – покачал головой царь Антип. – Рано-то пирогов вкушать. Их наперво замесить надоть да испечь.

– Голова! – цыкнул зубом боярин Трофим.

– Цыц, Фимка! – топнул ногой царь Антип.

– Трошка я.

– Един хрен.

– Дык я про пироги-то: а не пора ль и вправду месить их – да в печь, – важно огладил боярин Трофим окладистую бороду с вкравшейся в нее сединой.

– Знамо, пора. Токма дождемся сынов моих с невестушками.

– Да чего ждать-то? – спросил Филимон, нетерпеливо ерзая задом по скамье. – Дело-то к ужину, чай. Жрать ужо пора, ан пирогов-то и нет!

– Будут те пироги, утроба твоя ненасытная, – заверил царь-батюшка. – Енто только в сказках пироги сами на столы ставятся, а оттендова в рот прыгають.

– Галушки, – поправил царя-батюшку боярин Семен.

– Чего – галушки? – переспросил царь Антип.

– Я про галушки слыхивал, будто те сами в рот прыгали.

– Бред у тебя голодный, что ль? – покрутил царь-батюшка у виска пальцем.

– То не бред – то притча.

– Да ну тебя, Потапыч, – отмахнулся от него царь Антип. – Глупости все енто. А мыслю я так…

– Голова! – опять вставил боярин Трофим, который сидел будто на иголках и ни о чем другом думать не мог, как о мечтаниях своих.