– Я Лили, а тебя как зовут?
Что молчишь? Это Люци. Ты тоже готесса?
Парень рядом с подругою встал.
– Нет…. Я Мэри…. И к этому нет интереса.
Я тут просто гуляла… Закат
здесь красивый, кресты на краснеющем фоне
силуэтами четко видны.
– Ты художница? Любишь творить на природе?
Арты в стиле готичном модны!
Люци ей улыбнулся, и Мэри смутилась,
глядя в ясные парня глаза.
Череп, вспыхнув, погас. На груди засветилась
многолучьем паучья звезда.
Но Лили ее быстро прикрыла ладонью,
спрятав резкий струящийся свет.
Алый рот растянулся в улыбке довольной,
и заката померк красный цвет…
Город ночью не спал.
Клубов яркие двери,
словно бездны провал,
зазывали в веселье,
приглашали есть, пить,
танцевать до рассвета,
разум хмелем глушить,
оставлять без ответа
все вопросы о том,
что волнует и гложет.
Мысли мягким комком
в наркотическом ложе
нереальной мечты
шевелились, бугрились,
забивали умы.
Бесы всласть веселились.
Мэри, вслед за Лили
в клуб зайдя, оробела.
Шум людской толчеи,
блеск огней в дымке белой.
Обнажение тел,
без любви поцелуи,
страсти злой беспредел.
Блуд и Похоть танцуют.
– Поздно… Нужно назад, –
Мэри в страхе сказала.
Опустила глаза,
побежала из зала.
Но попала в объятья –
Люци встретил, и выход
ей закрыл. И распятьем
руки-крылья раскинул.
Он сдавил ее больно.
Мэри тут же обмякла
и расплакалась горько…
– Ну не будь же ты тряпкой! –
зашептал Люци в ухо. –
– Мэри, детка, надейся,
лишь на месть. Разве плохо
наказать злом злодея?
Станет легче, поверь мне!
Джон поймет, как же больно
быть обманутым. Мэри
отшатнулась.
– Довольно!
И откуда ты знаешь…
– Ты сама рассказала…
там на кладбище. Плачешь?
И Лили рядом встала.
– Месть? – спросила со смехом.
И глаза посветлели.
Мэри вспыхнула Гневом,
трубы ада запели.
И картинка мелькнула:
Джон в объятьях блондинки…
Мэри молча кивнула.
И глаза, будто льдинки,
заблестели. Но морок
разум в саван закутал.
Паука жуткий голод
на сердца бросил путы…
Джон зашел домой и хлопнул дверью.
Подождал. Ответом – тишина.
– Ну и пусть! Невелика потеря.
Мне досталась скучная жена…
Усмехнувшись, скинул он одежду.
Постоял у зеркала нагим.
– Я хорош! Красив, силен, как прежде…
Я самец! И девками любим.
Он упал в кровать, мечтами полон
о порочной страсти без преград.
Опустился сна туманный полог,
Джон закрыл глаза, забвенью рад…
… Свист плетки, боль короткая,… шершаво
по коже поползло тепло змеясь.
Джон, вырванный из сна, увидел жало
и заорал, от ужаса трясясь.
– Эй, тише, милый…
Ласково, но глухо
раздался голос. Легкая рука
коснулась лба. Слова полились в ухо:
– Я не убью…. Нас ждет с тобой игра!
Склонилась маска, в прорези лучисто
глаза сверкнули.
– Кто ты?! – заорал,
вскочив с кровати, Джон. – Уйди, нечистый!
Исчезни! Сгинь!
И крест он начертал.
Раздался хохот. Маска тут же спала.
Вгляделся он в знакомое лицо.
– Так это ты! Вернулась. Где гуляла?
Ночь на дворе…
– Не будь ты подлецом,
я б не ушла. Любовь не терпит пыток.
А я горела в пламени костра
предательства. И ревности напиток
мне горло жег, сжигал любовь дотла.
Тебя я ненавижу! Ты – мой демон,
источник зла.… Готова я убить.
– Полегче, Мэри! Слово, значит – дело.
И попусту не стоит мне грозить.
– Как голубки воркуют…. Слышишь, Люци?
Жестокая, но милая игра.
Вновь яблоко приносишь им на блюдце.
Простит его? Вмешаться нам пора!
Поникла Мэри. Слез внезапных холод
жар погасил в опущенных глазах.
И демон Гнева, ощущая голод,
призвал на помощь депрессивный Страх.
Паук расправил лапы, Сеть взлетела
и оплела пространство серым злом.
Любовь в сердцах фантомной болью тлела,
и завязалась памятным узлом.
Исчезла нежность, огрубев. И Похоть
взяла тела в привычный оборот.
– Ну, что ж ты, детка? Начала неплохо…
Убить готова?