– Игорь?

На вершине лестницы возникла растрепанная женщина с туго набитыми пакетами под мышками.

– За мной пришли. – Игорь ловким движением рук повернул кресло к матери. Та, бросив на Антона тревожный взгляд, свалила пакеты на сыновьи колени и толкнула коляску к выходу.

Антон.

Ночь снова прошла без сна. Дым коптил легкие; когда телу не хватит кислорода, станет легче. Тогда этот кошмар закончится.

Антон скучал по зелью. Хотелось либо напиться, либо забыться чем-нибудь до беспамятства, но слишком глупо так тратить отпущенные крохи времени.

Он пробил Корсакова – лучший онколог в городе, один из лучших в стране, целый консилиум собирался и подтвердил, что дело дрянь. Но идти на поклон к тому, кого кинул на деньги? Так себе перспектива.

Мелькали перед глазами ноги в начищенных ботинках и туфлях на каблуках. Антон курил на ступенях, и соседи обходили его по широкой дуге. Он выпал из их стерильного лакшери-поля: из мерсов с открытым верхом, лабутенов и атриумов с подогревом. Он теперь меченный смертью, а костлявой нет места в доме класса люкс.

Сквозь перегар пробивалась вонь стоячей воды – пах сопревший от сырости Петербург. Из утреннего тумана, словно грибы черной плесени, тянулись ввысь небоскребы. Вслед за Москвой город поразила эпидемия роста, и центр покрылся шипами, как доисторический зверь. В свите высоток выделялась одна выше всех.

«Тахти Центр» – «Звездная башня»3.

Перст, нацеленный в небо. В темноте, когда желтый свет бьет изнутри, в стеклянном небоскребе, прозрачном, как крыло бабочки, видны квадратные соты офисов и игрушечные фигурки снующих по этажам людей.

Антон достал ополовиненную пачку сигарет – из кармана выпал прямоугольник бумаги: две тисненные золотом буквы «Б» на серебряном фоне.

Шиканов должен знать, как помочь.

– Борис Борисович? Возможно, вы меня помните. Да, тот самый инвестор…

Договорились о встрече. Антон не успевает обдумать, что скажет Шиканову, а ноги уже несли его к «Звездной башне».

Голову словно набили ватой: в последние дни он много пил и глотал таблетки. Корсаков выписал успокоительные и обезболивающие, но боли не было. Совсем. И почему-то хотелось, чтобы было иначе. Без боли приговор казался дурацкой шуткой. Неправдой. Фантазией. Седативное он принимал, отчего постоянно хотелось спать.

На деревьях первые мазки осени. В воздухе веяло медленным, но неотвратимым умиранием. Пласты атмосферы сдвинулись, предрекая небесный потоп – Антон ощутил смену давления: щелчок в голове, легкое головокружение, покалывание в ладонях. Мелкие капли дождя противными мошками кусали щеки.

Он прятался от прохожих, избегал широких людных проспектов. Его место теперь по ту сторону водораздела – там, где темно и густая тишина, а в воздухе пахнет землей и сыростью. Спектакль окончен – пора возвращаться в уютное одиночество, где ему самое место.

Антон заплутал среди узких улиц, уводивших в пустые дворы, куда едва пробивался свет, и зарычал от досады: «Тахти Центр» теперь виднелся правее и гораздо дальше, чем полчаса назад.

Дождь зачастил, усиливая звуки шагов и шелест далеких покрышек. Стук каблуков: женщина шла быстро, уверенно. Невидимая, но близкая. Антон мог по звуку понять, куда и как она двигалась: вот шлепок по воде – на пути встретилась лужа, тут постояла и вновь пошла, но медленно, осторожничая. И снова тук-тук каблуками, но слишком рвано и часто, и наконец глухой вскрик.

Антон бросился следом. Полукруглая арка разделяла два безлюдных двора, под сводом плясали тени. Странно, что девушка не звала на помощь – дела у нее обстояли неважно: один мужчина держал ее сзади, второй схватил за плечи, ударил в живот. Девушка тут же обмякла и перестала сопротивляться.