–Почему не поездом добираетесь? – полюбопытствовала женщина. – Денег нет? Вроде приличные люди. Не бичи какие-нибудь.

–Нам так удобнее, – скупо бросил старик, усердно работая над рукавом, на котором темнело пятно засохшей грязи.

–Что не поездом – это вы зря, – со вздохом заметила собеседница. – В трех километрах отсюда река протекает. Через нее перекинут железнодорожный мост. Так вот вас на него не пустят. Там охрана. Это ведь стратегический объект! – многозначительно подняла она указательный палец.

–Какой объект? – переспросил старик, не отрываясь от своего занятия.

–Стра-те-ги-чес-кий! – ударила по каждому слогу женщина.

Старик пожал плечами, убрал щетку в саквояж и, щелкнув замками, сказал:

–Вот и все.

В воздухе отчетливо и терпко пахло потом и свежескошенной травой. За спиной ряболицей женщины бесшумно возник Двенадцатый. Он устало стянул с себя мокрую футболку и принялся неспешно обтирать ею блестевшее под лучами солнца мускулистое тело. Катька зачарованно уставилась на обнаженный торс парня. Ее подруга обернулась и ахнула:

–Неужто управился!

Парень молча кивнул.

–Ну, ты и шустер! – хлопнула себя по мясистым ляжкам женщина. – Мы бы до самого вечера горбатились. Спасибо тебе, добрая душа!

–Пойдемте, чайку попьем, – подала томный голос Катька.

Рябая встрепенулась, сообразив, что незнакомцев следует отблагодарить, и поддержала Екатерину:

–И то верно! У меня еще и самогон есть. Идемте в дом!

Двенадцатый вопросительно посмотрел на старика. После секундного бессловесного диалога они направились к дощатому некрашеному крыльцу. Екатерина просияла лицом, ожила и, проскользнув в дом прямо перед носом у гостей, призывно загремела посудой. Рябая насмешливо хмыкнула и, впуская в узкий темный коридор мужчин, наконец представилась:

–Меня Ангелиной зовут. А она – Екатерина. Напарницы мы – наперсницы. Уже пять лет, как в этой дыре…

–Присаживайтесь, – пригласила вошедших Катька за небогатый стол, на котором кроме огромной сковороды с остывающей жареной картошкой, графина с мутной белесой жидкостью, двух очищенных луковиц, да горки нарезанного домашнего хлеба ничего не было.

Старик вновь взглянул на Екатерину. Та успела переодеться в короткое ситцевое платьице, распустила длинные каштановые волосы, а на шею набросила тонкое жемчужное ожерельице. Старик усмехнулся одними глазами и сел на стул. Ангелина живо разлила по рюмкам самогон и уже собралась сказать что-нибудь банальное в качестве тоста, как вдруг вспомнила:

–А вас-то как величать?

Старик распрямился, хрустнув костями, и, подумав недолго, ответил:

–Зовите меня отец. А его, – он обернулся к парню, уставившемуся в пустую тарелку, – а его – земляк.

Екатерина хихикнула:

–Чудные вы!

Она взяла табурет, подсела к Двенадцатому и принялась накладывать ему ломтики картофеля.

–Ладно, давайте выпьем за знакомство! – подняла подрагивающей рукой рюмку Ангелина.

Двенадцатый потянулся к наполненному бокальчику, но старик стремительным движением остановил его. Он поднес рюмку парня к своему носу, принюхался, а затем выплеснул ее содержимое на ковровую дорожку, сопроводив сей поступок злым бормотанием: «Вредная иллюзия!..»

Самогон застрял в горле Ангелины. Она поперхнулась, закашлялась, точно неисправный двигатель, и прохрипела, брызгая слюной:

–Что же это вы, отец, хозяев обижаете! Нехорошо так!..

–Прости, хозяйка, но мы не пьем, – глухо извинился старик, нанизывая на вилку ломоть хлеба.

–Брезгуете? Ладно, поешьте хоть. Екатерина, неси самовар! Может, от чая не откажутся…

Екатерина встала и поманила за собой в соседнюю комнату Двенадцатого: