Вечером за окном громыхало. Небо померкло. Полумрак квартиры пронизывали яркие всполохи молний. Начало мая. Гроза. Во время грозы мама всегда выключала телевизор и освещение, закрывала форточки, чтобы шаровая молния не залетела. А после дождя распахивала настежь окна, чтобы квартира наполнилась свежестью. Но в тот раз дождь шёл и шёл, никак не желал прекращаться. В полутьме я рассматривал картинки в журнале Muscle & Fitness, прикидывая, как скорее подкачать бицепсы и пресс – пляжный сезон на носу. Услышав звук открывающейся двери, я отложил рисованных качков в сторону.
В полумраке прихожей не заметил никого кроме брата. Но брат, стягивая мокрую куртку, включил яркий свет и, из-за ног его, словно из-под земли, вдруг появился страшный пёс. Бультерьер! Именно страшным показался мне он в самые первые мгновения. Таких мрачных псов прежде я никогда в жизни не встречал. Передо мной стоял огромный собачий скелет, обтянутый некогда белой, а ныне серой от грязи шерстью. Здоровенную его башку с акульей пастью венчали тонкие уши, кончики, которых сникли словно от усталости.
Родители охнули. Впрочем, чего-то подобного они ждали. Брат отошёл, и я, наконец, смог разглядеть пса во всей красе. Высокий. Не дог, конечно, но всё же… Не припомню, чтобы я видел когда-нибудь бультерьера подобного роста. Худой, очень худой! Рёбра отчётливо торчали сквозь кожу, сдавившую их. Возможно, он и казался таким высоким из-за своей худобы. Морда! Таких здоровенных бультерьеровых морд я точно не видал. Никогда!
Эта морда и этот рост поразили. Пёс меня заинтриговал. Страх улетучился. Ещё не зная ничего о нём, я присел и принялся как-то безмятежно, не думая о возможной опасности, гладить его сырую макушку. Впрочем, лишней фамильярности не позволял. Я чувствовал его собачий дух, а он с достоинством посматривал на меня косо посаженными глазами, и угольно-чёрные глаза его вдруг блеснули. Пёс шумно-сопливо обнюхал мою кисть. Громадная яйцевидная башка его приводила меня в восторг. Эти невероятные челюсти! Он широко зевнул и, громко клацнув зубами, захлопнул пасть. В пяти сантиметрах от моего мизинца словно сработала гильотина. Почувствовав мурашки, бегущие по спине, я отчётливо понял тогда, насколько опасным может он быть.
Любопытная Флора, сунувшись длинным носом в коридор, тотчас исчезла в гостиной. Наверное, наша домашняя овчарка надеялась, что непрошеный гость не задержится в квартире надолго. Брат, словно слыша её мысли, сказал:
– Он поживёт у нас временно. Месяц-два. В клубе собаководов просили. Его сюда на вязки из Челябинска привезли, а туда наши своего кобеля отправят для обмена генофондом. Ну, и в наш бюджет деньжата капнут.
Я смотрел на пса, как на инопланетного пришельца. У нас будет жить настоящий бультерьер, да какой! На мокрой шерсти бросалась в глаза дорожная грязь. И тут я увидел на розовой коже внутри правого уха, по краю, странную наколку, словно клеймо, три жирные сине-зелёные цифры: 013.
– Как звать-то тебя? Тринадцатый?
– Юденич Даймонд Бижу, – ответил за него, чуть запинаясь, брат. – Кажется, как-то так, язык сломаешь, проще уж, в самом деле, Тринадцатым звать, но тоже не фонтан.
Юденич… Перед моими глазами на миг предстал виденный недавно в журнале «Вокруг света» портрет знаменитого белогвардейского генерала от инфантерии. Правда, лицом предводитель похода на большевистский Петроград более смахивал на бульдога. Вслух же я начал перебирать:
– Юденич… Дэник… Дениска…
– Можно и Дэник. Два года от роду этому Дениске… Слушай внимательно. Сейчас я его отпущу. Если он вцепится во Флору, ты поднимай его за задние лапы; так, чтоб они в воздухе висели, у собак тогда хватка слабнет. Ну а я буду ему челюсти разжимать, – брат показал мне приспособление – небольшую (сантиметров тридцать длиной) буковую дощечку. Край её был заточен под острым углом, чтобы легче можно было запихнуть его меж собачьих зубов. Это ему в клубе в качестве приложения к бультерьеру такой инструмент выдали.