Маша поднималась на второй этаж величественно и спокойно. То есть это ей так казалось – на самом деле она суетливо перепрыгивала со ступеньки на ступеньку, хватаясь за перила так, будто лестница под ней вот-вот рухнет.

«А теперь – собраться!» – приказала она себе и решительно распахнула дверь в приёмную. Мать всегда говорит: ты не умеешь себя предъявить, вот у тебя ничего и не ладится! Ничего-ничего, сейчас заладится, сейчас всё обязательно заладится, вот увидите.

– Здравствуйте, я Мария Белогорская. Мне нужен Александр Андреевич, сообщите ему, пожалуйста, что я пришла с ним поговорить, – сразу с порога произнесла Маша.

От такой попытки предъявить себя Наташа чуть со стула не упала. К счастью, она ещё вчера уяснила, что Александр Андреевич – это Шурик, и постаралась деликатно сообщить посетительнице, что его в данный момент нет на месте. Открыла рот и резко отчеканила:

– Он уехал!

Маша даже попятилась от такого гостеприимства, а уж сама Наташа и вовсе обалдела – как это у неё получилось такое сказать? Она снова открыла рот, чтобы извиниться и вежливо пояснить, что Шурик уехал и что она готова помочь посетительнице в её деле, но вышло почему-то совсем другое:

– Что вам надо?

– Я зайду в другой раз, – твёрдо сказала Маша и повернулась было к двери.

«Надо её остановить! Надо извиниться, попросить присесть, напоить кофе! Какой кошмар, что со мной происходит вообще!» – пронеслось в голове у Наташи. Она снова открыла рот и прокаркала:

– Стоять! Сидеть! Вон диван, там кофе, плащ на вешалку! Я сейчас.

– Да-да, – оторопела Мария и послушно сняла плащ, взглядом провожая этого цербера.

Наташа выскочила из приёмной и опрометью бросилась по коридору, в сторону кабинета Виталика – у него в шкафу, кажется, завалялась портативная боксёрская груша. Ещё чуть-чуть – и ни в чём не повинная посетительница получила бы по голове факсовым аппаратом.

Наташа притормозила немного, прижалась лбом к прохладной стене и попыталась проанализировать своё поведение. Это что, ревность? Но с какой стати? Да, у Наташи с Шуриком был роман – очень короткий, в самом начале её работы в Тринадцатой редакции, но это давно уже в прошлом, и теперь они хорошие друзья и коллеги, и это, кажется, гораздо лучший вариант. В первые несколько месяцев они практически не отходили друг от друга, но потом Наташе стало страшно рядом с человеком, который слишком хорошо понимал все её желания, гораздо лучше, чем она сама. Ей хотелось всё время быть рядом с ним и в то же время – убежать от него как можно дальше и тихонечко умереть где-нибудь в углу. Шурику в свою очередь и самому было очень не по себе: в какие-то моменты он переставал ощущать себя и как будто становился частью Наташи, и самое ужасное заключалось в том, что такое сладостное рабство ему безумно нравилось и выходить из этого состояния с каждым разом было всё труднее и больнее. Словом, оба они были скорее рады тому, что вынырнули из этого омута без малейших потерь, так что ревновать кого-то к Шурику, завидовать кому-то, кто может попасть в такую болезненную зависимость, – да ну, бросьте! Скорее уж стоит пожалеть бедняжку.

Чем дальше Наташа отходила от своего рабочего места, тем легче ей становилось. В какой-то момент прежнее душевное равновесие вернулось к ней окончательно, но не остановилось на этом, так что финишировала Наташа в таком благодушном расположении духа, что впору было не по груше бить, а устраивать в кабинете Виталика внеплановую дискотеку.

Впрочем, Виталик был несколько занят. Наташе, остановившейся на пороге его сказочно преобразившегося после уборки кабинета, открылось удивительная картина: Лёва и Виталик, вцепившись друг другу в глотки, страшно ругались и, кажется, собирались в ближайшее время друг друга поубивать – ну или хотя бы навсегда рассориться.