Большие книжные стеллажи из темного дерева с резным орнаментом по краям полностью заполнены старинными книгами. Внимательно осматриваю взглядом их корешки и читаю названия. Нахожу «Гордость и Предубеждение», «Грозовой перевал», «Джейн Эйр».. Глаза разбегаются, а руки так и чешутся прикоснуться к этим произведениям искусства, но я представляю, сколько труда ушло на их реставрацию, поэтому из-за всех сил сдерживаю свой порыв и жадно пожираю их лишь пристальным взглядом.

Это невероятно.

Джо Голдберг40, ты ли приложил к этому месту свою руку?

– Нравится? – интересуется Остин, дождавшийся, пока я пройду все стеллажи туда-сюда несколько раз подряд. Мне нравится, что он не давит на меня и не торопит. Что дает мне личное пространство, находясь близко, но при этом далеко.

– Очень. – Поворачиваюсь к нему с диким восторгом в глазах и с широкой улыбкой на губах. – Как ты нашел это место?

– Моя мама любила книги. Она собирала их по всему миру и привозила сюда.

– Так это.. Магазин твоей мамы?

– Был. Отец продал его после ее смерти.

– Извини, я не знала. Как давно она умерла?

– Три года назад. И отец продал этот магазин практически на следующий день после этого.

Между нами повисает неловкое молчание. Остин пристально смотрит на меня, и я тяжело сглатываю, пытаясь подобрать слова. Его откровенность меня.. удивляет.

– Это место напоминает тебе о ней?

– Да. Она вложила в него маленькую частичку своего большого сердца.

– А с отцом у тебя.. натянутые отношения?

Остин грустно усмехается.

– Боюсь, что «натянутые» – слишком мягкое слово для тех отношений, что есть между нами. – Он делает шаг ко мне на встречу и произносит: – Прости, я привел тебя сюда не для того, чтобы рассказывать тебе о нашей семейной драме. Можешь взять любую книгу, какую захочешь. Или даже все.

– А владелец не будет против?

Отрицательно кивает головой.

– Даже не будешь его спрашивать об этом?

– Я не привык разговаривать сам с собой.

Вскидываю бровью.

– Что?

– И как же ты это провернул?

– Бенефициар41 в договоре.

– Ну, конечно, – улыбаюсь. – Я не могу взять эти книги, Остин.

– Почему?

– Это память о твоей матери.

– Нет, Мышонок. Память о ней здесь. – Показывает на сердце, а затем на голову. – И здесь.

Тяжело выдыхаю, и снова поворачиваюсь к книжным стеллажам.

– Я буду обращаться с ними как с самыми ценными вещами в целой вселенной, – с горящими глазами произношу я.

– Знаю, мышонок. – Остин протягивает мне ключ. – Было бы здорово, если бы ты позволила мне привозить тебя сюда или хотя бы забирать тебя отсюда, чтобы тебе не пришлось ходить в ночи одной. Но если ты захочешь провести здесь время одна, или с отцом, то пусть у тебя будет дубликат ключа.

Беру протянутый ключ и удивленно смотрю на него.

– Почему ты делаешь это для меня?

– Потому что думаю, что тебе это нужно.

– А что нужно тебе, Остин?

– Скажу, когда сам буду знать ответ на этот вопрос, – он улыбается своей милой улыбочкой и направляется к двери. – Я буду в основном зале.

– Разве мы не должны провести этот вечер вдвоем? У нас же.. свидание?

Теперь Остин улыбается во все тридцать два зуба.

– Не хочу отвлекать тебя от книг своим шармом.

Закатываю глаза.

– Не переживай, у нас будет еще время побыть вдвоем, – улыбается он и выходит из комнаты.

Он уходит, а я глупо улыбаюсь, сама не знаю, почему.

Оливия.

– Пап, это я, – произношу я, открывая дверь папиной квартиры. – Я принесла твой любимый тыквенный пирог. А то мама переживает, что ты тут умираешь с голоду, что, в целом, не так уж далеко от истины.

– Привет, тыковка. – Отец выходит из кухни с кружкой чая в руках. – Мне тридцать восемь, я способен самостоятельно разогреть себе «Мак’н’чиз