Доктор Петерсен сидел напротив на скамеечке, широко раскрыв рот. Он не понимал всего этого, – этого непозволительного отношения племянника к его превосходительству.

Но молодой человек скоро обрёл обычное равновесие. «Ах, к чему сердиться на старого дядюшку? Ведь и у него есть свои хорошие стороны».

Он помог выйти профессору из экипажа.

– Приехали! – воскликнул он. – Пожалуйста.

На большой вывеске, освещённой дуговым фонарем», красовалось: «Кафе Штерн». Они вошли, прошли мимо длинных рядов маленьких мраморных столиков, через толпу кричавших и шумевших людей. Найдя наконец свободное место, они уселись.

Здесь был целый базар. Вокруг сидело множество проституток, разряженных в пух и прах, с огромными шляпами, в пестрых шелковых блузках. Исполинские груды мяса, ожидавшие покупателя, точно разложенные во всю ширь, как в окнах мясной.

– Это достойное заведение? – спросил тайный советник.

Племянник покачал головою. «Нет, дядюшка, далеко нет, мы едва ли даже найдём тут, что нам нужно. Здесь ещё все хорошо. Нам придется спуститься пониже».

У рояля сидел человек в засаленном потертом фраке и играл один танец за другим. По временам посетители были недовольны его игрой. Пьяные начинали кричать. Но явился директор и заявил, что ничего подобного не должно иметь места в приличном учреждении.

Тут было много приказчиков, несколько мирных обывателей из провинции, – они казались самим себе очень передовыми людьми и до крайности безнравственными в разговорах с проститутками. А между столами шныряли неряшливые кельнеры, подавали стаканы и чашки. А иногда и большие графины с водой. К столику подошли две женщины, попросили угостить их кофе. Бесцеремонно уселись и заказали.

– Быть может, блондинка, – шепнул доктор Петерсен.

Но Фрэнк Браун покачал головою: «Нет, нет-совсем не то, что нам нужно. Это только мясо. Тогда уж лучше остаться вам с обезьянами».

Он обратил внимание на одну маленькую женщину, сидевшую сзади, поодаль. Она была смуглая с черными волосами; глаза её горели огоньком сладострастия. Он встал и знаком позвал её в коридор. Она покинула своего собеседника и подошла к нему.

– Послушай-ка… – начал он.

Но она поспешно ответила: «На сегодня у меня уже есть кавалер. Завтра, если хочешь».

– Брось его, – настаивал он, – пойдем, возьмём кабинет.

Это было очень заманчиво.

– Завтра, – нельзя ли, миленький, завтра? – спросила она. – Право, я сегодня не могу, это старый клиент, он платит двадцать марок.

Фрэнк Браун взял её за руку: «Я заплачу больше, гораздо больше, – понимаешь? Ты можешь сделать карьеру? Это не для меня – а для старика, вот видишь, там. И дело совсем особенное».

Она замолчала и посмотрела на тайного советника.

– Вот этот? – спросила она разочарованно. – Чего же он хочет?

– Люси, – закричал её спутник.

– Иду, иду, – ответила она. – Ну, так ещё раз – сегодня я не могу. А завтра поговорим, если хочешь. Приходи сюда в это время.

– Глупая женщина, – пробормотал он.

– Не сердись. Он убьет меня, если я с ним не пойду. Он всегда такой, когда напивается. Приходи завтра, слышишь? И брось старика, приходи один. Тебе не нужно даже платить, если не можешь.

Она оставила его и подбежала к своему столику. Фрэнк Браун видел, как черный господин начал её упрекать. О да, она должна остаться верной ему-по крайней мере, на эту ночь.

Он медленно пошел по зале, разглядывая женщин. Но не нашёл ни одной, которая показалась бы ему более или менее подходящей. Повсюду были ещё видны следы буржуазной порядочности, какое-то воспоминание о принадлежности к обществу. Нет, нет, тут не было ни одной, которая освободилась бы от всего, которая дерзко, самоуверенно идёт своею дорогою: «Смотрите на меня – я проститутка». Он затруднялся даже определить точно, чего, в сущности, искал. Он только чувствовал. Она должна быть такой, думал он, должна принадлежать сюда и никуда больше. Не как все эти, которых привлекла какая-нибудь слепая случайность. С тем же успехом они могли бы стать порядочными женщинами, работницами, горничными, манекенщицами или даже телефонистками, если бы только ветер жизни подул в другую сторону. Все они были проститутками только потому, что их делала проститутками грубая животность мужчин.