– Думаю повесть написать. Ты как на это смотришь?

– Ну, возьми да напиши.

Крыса кивнул.

– А какую повесть?

– Хорошую. По моим стандартам. Я ведь себя талантом не считаю… Но, по крайней мере, смысл писательства я вижу в том, чтобы самому чему-то научиться. Правильно?

– Правильно.

– Писать надо для себя… Или, скажем, для цикад.

– Для цикад?

– Ага.

Крыса потеребил висевшую на голой груди полудолларовую монету с портретом президента Кеннеди.

– Несколько лет назад я с одной девчонкой ездил в Нару[8]. Была ужасная жара, и мы с ней часа три шли между холмов. Навстречу никого, только птицы взлетали с криками. И певчие цикады трещали под ногами, когда мы шли по меже. Больше ни души. Просто было очень жарко.

Мы устали и присели на пологом склоне, где трава была помягче. Понежились на ветерке и вытерли пот. Под склоном пролегал глубокий ров, а за ним – лесистый древний курган, как выступающий из воды остров. Императорская могила. Ты ее видел когда-нибудь?

Я кивнул.

– И тогда я подумал: для чего же сделана такая громадина? Конечно, в любой могиле есть смысл. Все когда-нибудь умрут – и это как напоминание. Но здесь было как-то чересчур. Огромные размеры иногда меняют суть вещей до неузнаваемости. Фактически, это вообще не было похоже на могилу. Это была гора. Во рву плавали лягушки и ряска, а ограду затянуло паутиной.

Я молча глядел на курган и вслушивался в ветер со стороны рва. И то, что я тогда почувствовал, не описать никакими словами. Даже нет, я не почувствовал – меня будто завернули во что-то. Целиком и полностью. Словно цикады, лягушки, пауки, ветер – буквально все – превратилось в единое целое и течет через Космос!

Крыса допил выдохшуюся колу.

– И вот, когда я собираюсь что-то написать, я всегда вспоминаю этот летний день и этот поросший лесом курган. И думаю: здорово было бы написать что-нибудь для цикад, пауков и лягушек, для зеленой травы и ветра…

Крыса умолк, заложил руки за голову и уставился в небо.

– Ну… И ты пробовал уже что-нибудь написать?

– Нет. Ни единой строчки.

– Ни единой?

– Вы – соль земли…

– Что?

– Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой?[9]

Так Сказал Крыса.

К вечеру небо заволокло тучами. Перейдя из бассейна в маленький гостиничный бар, мы пили там холодное пиво под итальянские песни в обработке Мантовани. В широком окне светились портовые огни.

– Так что там у тебя с подругой-то? – спросил я, решившись.

Тыльной стороной руки Крыса вытер с губ пивную пену и в раздумье уставился в потолок.

– Вообще говоря, я не собирался тебе про это рассказывать. Так все по-дурацки…

– Но ведь ты хотел со мной поговорить?

– Хотел. Но вечерок подумал – и расхотел. В мире есть вещи, которых нам все равно не изменить.

– Например?

– Например, зубная боль. В один прекрасный день у тебя вдруг начинают болеть зубы – и не проходят, как бы кто ни утешал. И тогда ты злишься на самого себя. А потом начинаешь дико злиться на других за то, что они сами на себя не злятся. Понимаешь?

– Отчасти, – сказал я. – Но если хорошо подумать, условия у всех одинаковые. Мы все – попутчики в неисправном самолете. Конечно, есть везучие, а есть невезучие. Есть сильные, а есть немощные. Есть богатые, а есть бедные. Но все равно ни у кого нет такой силы, чтобы из ряда вон. Все одинаковы. Те, у которых что-то есть, боятся это потерять – а те, у кого ничего нет, переживают, что так и не появится. Все равны. И тому, кто успел это подметить, стоит попробовать и стать хоть чуточку сильнее. Хотя бы просто прикинуться, понимаешь? На самом-то деле сильных людей нигде нет – есть только те, которые делают вид.