– Новостей? – переспрашиваю я, часто хлопая глазами. – А эти потенциальные свидетели, как и я, сообщают вам про подвал, цепи и тот факт, что голова девушки была обрита налысо?

– Откуда вам известно про волосы?

– Я была там, я её видела. Я хочу помочь…

– Но вы ничего не говорите.

– Говорю, вы просто не слушаете: я попала в аварию. Я почти уверена, что меня кто-то столкнул, я не знаю, было это сделано умышленно или случайно, но вам нужно найти тот красный внедорожник, о котором говорит Гарри Джейн. Я думаю, это и есть ключ к разгадке.

– Вернёмся к девушке. Она что-то говорила?

– Нет, её рот был заклеен скотчем.

– А что вы там делали?

– Я не знаю, я не помню… но это был подвал, заваленный коробками, бумагами. С потолка свисала тусклая лампа, прямо над Зоуи. Она сидела в белоснежном облаке своих собственных волос.

Детектив напряжённо сводит брови на переносице.

– Только не надо говорить, что всё это лишь плод моих галлюцинаций, миссис Мейер подтвердила мою догадку. Поэтому я точно знаю, что…

– Догадку, значит. А ко мне вы пришли тоже догадку проверять?

– Нет, боже, нет… это не догадка, я была там. Её обрили тонкой бритвой… а ещё в тот вечер шёл дождь. Я не знаю, как это можно объяснить, но я слышала, как он барабанил в окно под самым потолком. Вы должны мне поверить.

– А чему конкретно вы хотите, чтобы я поверил? Что вы видели Зоуи Мейер прикованной к батарее с обритой налысо головой? Или в то, что вы не помните, как оказались в каком-то незнакомом тёмном подвале? А может быть, в тот факт, что в Лос-Анджелесе, возможно, впервые в истории штата дождь пошёл восемнадцатого августа, но такой феномен заметили только вы? Во что из этого мне верить?

– Я знаю, это звучит нелепо, но…

– Нелепо? Да вы себе льстите! Это звучит как форменный бред, коим и является! Вам что, заняться больше нечем?

– Я хотела помочь… я ведь вижу её. Мои видения – это…

– Видения? – гремит он, разъярённо ударяя своей пятернёй по столу. – Вы – одна из этих чокнутых гадалок, медиумов…

– Нет, это всё началось после аварии. Я вижу её, – упорно бубню я, вжимая голову в плечи.

Он снова смотрит в папку, после чего ровным голосом спрашивает:

– Вы принимаете запрещённые препараты или часто пьёте? Вы где-нибудь работаете, мисс Нельсон?

Мне становится нехорошо. К страху и беспомощности подмешивается острое чувства стыда. Он мне не верит. Он надо мной смеется. Я для него – безработная пьянчуга. Такая же, как и моя мать. Яблоко от яблони…

– Наверное, мне лучше уйти.

– Идите, вы попусту потратили моё время! Вы понимаете, что всё это значит?

Беспомощно таращусь на него. Я уже совершенно ничего не понимаю.

***

Я выхожу из полицейского участка и, сделав шаг в сторону, тут же облокачиваюсь о стену. Ноги подкашиваются, в то время как душа ликует, вновь обретя свободу. Майка противно липнет к коже. А я и не заметила, как сильно вспотела. Оттираю ладонью испарину на лбу. Я бы не отказалась от бутылки с водой, но сама мысль о том, чтобы вернуться в фойе полицейского участка, где стоит вендинговый аппарат, заставляет сердце сжиматься в груди.

«Помогите, помогите», – звенит в ушах голос, пропитанный страхом и отчаянием. Мой голос. Что же, чёрт возьми, случилось восемнадцатого августа?

Полицейские нескончаемым потоком курсируют из стороны в сторону, но они меня не замечают. Меня никто не видит. Мне никто не поможет. Я снова стала собой – невзрачной и безликой. Таким, как я, легко сливаться с толпой и оставаться незамеченными, даже на виду. Возможно, именно поэтому чрезмерное внимание так легко выбивает почву из-под ног, сгущая потоки панических атак. Но всё это позади. Больше такой глупости я не совершу. Дыхание, наконец, приходит в норму, и я делаю первый уверенный шаг вперёд. Прочь отсюда.