– У меня совсем носки истёрлись, если попадутся – купи две-три пары. И ещё, пожалуйста, присылай хоть через день газеты. Ты знаешь, какие: «Советский спорт» выходит каждый день, «Футбол-Хоккей» – раз в неделю. Ну и, конечно, «Комсомолку» и «Известия». «Литератур-ке» тоже буду рад.

Я счастливо кивала. Значит, и письмо можно написать, и ответа дождаться.

Уже перед уходом:

– Книжки читай точно по списку. Начни с «Соборян» Лескова, потом Куприна, потом Бунина, потом Леонова. «Войну и мир» будем перечитывать сразу после Нового года. Каждый год нужно начинать с Толстого.

– Не делай из меня тупицу! Я что, Толстого не читала?

– Ну скажи, кто такой Макеев в «Войне и мире»? Не помнишь? То-то и оно!

Хлопнула входная дверь, и я вышла на лоджию смотреть ему вослед. Вася обернулся, махнул рукой.

Уверенной походкой он уходил всё дальше и дальше: через пустырь, вдоль длинной девятиэтажки, наконец скрылся из виду. Наверное, нужно было заплакать, но я не заплакала. Я ещё не знала, кого, куда и насколько проводила моя душа.

Вернувшись в комнату, свалилась на диван и начала читать первую страницу «Соборян»: «Люди, житье-бытье которых составит предмет этого рассказа, суть жители старогородской соборной поповки. Это – протоирей Савелий Туберозов…»

Через несколько дней погостить ко мне приехала двоюродная сестра Люся Синюкова из Струнино. Радости не было предела! Питаясь кое-как, мы проводили время за разговорами и чтением. Люся, моя ровесница, была умницей, книгочейкой, несколько отстранённым от реальной жизни человеком. Художник по тканям, вечно летящая куда-то, ищущая друзей исключительно среди художников, Люся вроде бы как и не стремилась устроить семейную жизнь, но отношения у неё были. Люсю, как и родных её сестер, Таню и Женю, я любила с детства, но жизни наши стали очень разными, это чувствовалось во всём.

Утром, уходя на несколько часов в книголюбскую контору, прошу:

– Люсенька, приготовь что-нибудь на обед.

– А что приготовить?

– Посмотри в холодильнике.

Возвращаюсь к обеду – никакой едой и не пахнет, а Люся в старой моей кофте наизнанку сидит на полу, обложившись книгами, что-то выписывает в свою тетрадку.

– Чем это ты занимаешься?

– У меня же нет такой библиотеки, а тут столько умных вещей на глаза попадается. Вот я и конспектирую. Ты не против?

– Да ради бога!

На следующий день позвонила в Союз писателей. Трубку взял Кулькин.

– Евгений Александрович, вы не знаете, Василий нормально уехал в Клеймёновку?

– А когда ты его проводила?

– Три дня назад.

– Странно, я его вчера видел. Он с бывшей собирался в ресторан идти, отмечать её день рождения. Больше не появлялся. Да брось ты этой хернёй заниматься, не нужна ты ему.

– Да?.. Ну, ладно… А я тут ему носки хлопчатобумажные купила…

Пронзившей сердце боли я сама от себя не ожидала. Неужели всё так? Вот и получается: «Думали, игумен, а он простой монах».

Люся выслушала мою горькую новость и рассудила так:

– Добра от него не жди. Пока дело не зашло далеко, собери все его манатки и отошли туда, где он сенокосит. Тебе сразу станет легче, а потом всё забудется.

– Люся, ну какие манатки? Что он мне должен? Мы вместе всего ничего. А там какая-никакая история, общая квартира. Плохо, что обманул.

– А я тебе о чём? – Люся сама сорвала со стены Васины фотографии. И сразу квартира стала тусклой и сиротливой. Пыльный зной заносило через лоджию в комнату, пахло сухим прожаренным городом. Хотелось подумать, не рубить сплеча, но я не очень умела справляться с душевными непогодами, просчитывать ходы наперёд.

Сложив в кучу фотографии Макеева, его книжки с надписями, новые носки, стопку свежих газет и даже зубную щётку, что казалось особенно круто, села писать прощальное письмо. Наутро отнесла бандерольку на почту, отправила, но легче не стало.