Поговаривали, что главный прево храбр до безрассудства. Не раз он в одиночку и без оружия проникал в такие притоны, из которых посторонние не выходят живыми. Порой он появлялся в кабачках, пользовавшихся дурной славой, и одного явления прево было достаточно, чтобы там устанавливалась мертвая тишина.

Граф де Монклар и в самом деле не знал страха, потому что страх – это чувство, а у него, похоже, не осталось человеческих чувств.

В сущности, это был ходящий и говорящий труп. В страхе, распространявшемся вокруг его личности, было много суеверного.

Трибуле называл графа архангелом виселицы.

Этот беглый эскиз, который многие сочтут слишком длинным, необходим нам. Продолжим наше повествование. Месье де Монклар ехал в десяти шагах впереди офицера, командовавшего эскортом. Он объезжал стороной скопище улочек, сходившихся ко Двору чудес. Так грязные ручейки вливаются в клоаку.

Там, где один из таких проулков выходил на улицу Сен-Дени, прево заметил скрючившуюся в углу женщину. Заметив приближавшихся всадников, женщина выпрямилась и пристально посмотрела на них. Главный прево был поражен этим взглядом, направленным прямо на него, тогда как обычно все отводили свой взор, кроме, конечно, короля, его хозяина.

Он остановил лошадь и присмотрелся к женщине.

Перед ним стояла старуха неопределенного возраста, одета она была в лохмотья.

Она не опускала глаз. Впрочем, в ее взгляде не было ни угрозы, ни дерзости, ни мольбы.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил главный прево.

– Ничего, монсеньор.

– Кто ты?

– Женщина, страдающая и ждущая…

– Как зовут тебя?

– У меня нет имени… На улицах меня знают как Джипси-цыганка…

– Мне кажется, я знавал тебя.

– Вполне возможно, монсеньор.

Прево показалось, что какая-то глухая радость прозвучала в ее словах.

– Теперь я точно узнал тебя… Это ты приходила ко мне однажды и просила помиловать какого-то цыганенка, которого я приказал повесить.

– У вас отличная память, монсеньор. Событие, о котором вы упомянули, произошло лет двадцать назад, даже больше.

– Верно! – едва слышно проговорил Монклар. – Память у меня изрядная… Это порой даже мешает… О! Если бы я мог забывать!

А громче добавил:

– В самый день казни ты бросилась на палача и сильно покалечила его… Тебя помиловали.

– Я это уже позабыла, монсеньор. Ваша память удивляет даже меня! А ведь в моем племени я считалась лучшей хранительницей памяти о значительных событиях нашего прошлого.

– Цыганенка повесили! – продолжал Монклар.

– Это был мой сын, монсеньор…

Она произнесла эти слова буднично, без тени озлобленности.

– Ну, и что же ты теперь хочешь?

– Ничего, монсеньор!

– Почему же ты так посмотрела на меня, когда я проезжал мимо?

– Привычка… Вот и всё.

Главный прево уже собирался пришпорить лошадь.

– Монсеньор! – обратилась к нему старуха.

– Давай, говори… Я был уверен, что ты захочешь мне что-нибудь сказать.

– Меня уверяют, что вы хотите арестовать Лантене.

– Ты его знаешь?

– Достаточно, для того чтобы интересоваться его судьбой… И потом… меня интересует судьба одной девушки по имени Авет, дочери печатника… Два этих юных создания обожают друг друга, монсеньор. Если Лантене повесят, Авет очень огорчится… и ее отец тоже.

Просьба так мало походила на прошение, что главный прево сразу же интуитивно сообразил: у старухи, скорее всего, на уме другое, а отнюдь не счастье Авет и Лантене. Он не стал отвечать и тронул поводья.

Джипси больше не пыталась его удерживать. Но если бы граф де Монклар догадался обернуться, он вне всяких сомнений содрогнулся от ужаса: таким полным жгучей ненависти взглядом проводила его странная старуха…