Люди попроще располагались вместе с товаром вдоль этих лавок, усевшись прямо на полу или на низеньких ступеньках в просторных открытых коридорах, под черепичной крышей. Сначала эти коридоры служили укрытием от солнца для посетителей лавок, но со временем и там расположились торговцы. Кое-где даже виднелась разметка, нацарапанная мелом – обычно ее рисовали перед Торгованом, когда желающих продавать становилось слишком много.

Колокол на площади Кутрави подал голос, и его тягучая песня заглушила звуки Торгована. Протянув двенадцать раз, колокол умолк. Площадь украшали помощники городовых, спрятав головы в огромных шляпах. Они возводили помост из деревянных коробок прямо рядом с фонтаном, из которого возвышалась колонна. Её венчала бронзовая корзина, полная угощений.

Дым окутал холмы. Не жалея углей, самые искусные шашлычники Гаавуна заманивали к себе каждого, кто проходил мимо – до того вкусен и прян был запах мяса, пропитанного маслами и специями с разных уголков Эллатоса, что только редкие прохожие отказывали себе в удовольствии.

Повсюду раздавались призывы уличных торговцев, а хозяева лавок позволяли себе в этот день даже нанять звальцев и выставляли их в открытых коридорах: те, топчась в тени под крышей, кричали в большие, расширяющиеся к концу железные трубки.

– Только в день Торгована, только для вас – ткани лучшего суконного двора провинции! Лавка Стоккари ждет всех, кто знает толк в прекрасном! – кричал один.

– Латосы и лати, мимо что идете? Кроме как у Тунвари, книг вы не найдете! – пытался перекричать его другой, спрятавшийся где-то в коридоре на другой стороне улицы.

Не везло тем, кто торговал рядом со звальцами – и не перекричишь, и не выгонишь. Двое латосов, соседи по площадкам, хоть и привыкли к их воплям, а всё равно переглядывались друг с другом и возмущались. Оба были одеты в ветхие, но тщательно выглаженные и выстиранные наряды – свободные штаны и длинные, до колена, серые рубахи. От обычной одежды эта, праздничная, отличалась лишь цветными воротниками – у одного красный, у другого оранжевый. Сидели торговцы и сливались с каменной стеной, и виднелись только эти самые воротники.

– Разорались, дурни. – сказал один из них, толстый, с огромным носом и очень важный, несмотря на занимаемое им место. – Хоть бы языки отсохли, что ли!

Второй, щуплый коротышка, сидел рядом, прислонившись спиной к холодной стене. Он пересчитывал ардумы, то высыпая их из коробочки, то бережно засовывая обратно.

– Ладно тебе. – сказал он. – Кому надо – и так за твоими шестерёнками придут. Вещички-то не вечные.

– Не вечные… Я тоже, знаешь, не вечный, на жаре торчать. С этими проклятыми крикунами, утопиться б им, у меня и к ночи товар не уйдет! – толстый утирался платком, уже и без того насквозь мокрым, и яростно бранился.

– Ну, хватит, Гвор. Я, знаешь, тоже заработать хочу. Но кто ж знал, что эти книжники звальцы поставят.

– Книжники. – слабо усмехнулся толстяк. – Бездельники, паршивцы они, вот кто. Не дают другим спокойно делом заниматься. Вот была мясная, почему выперли Краснощёка? Ведь вспомни, как хорошо было, не орал никто. И так к нему все ходили.

– Мешал, значит, кому-то. – пробормотал коротышка, все потряхивая коробочкой с ардумами.

– Всё эти проклятые просвещенцы! – толстяк погрозил кулаком в сторону книжной лавки. – Лишь бы шуму навести, да беспорядка в голове. И что ещё придумали только!

– Как что? Нас убрать хотят.

Искреннее удивление появилось в глазах Гвореля.

– Куда? Где ж мы торговать будем? – сказал он.

Щуплый замахнулся было, чтоб шлёпнуть соседа по лысому затылку, но опустил руку.