Ненадолго небесная непредсказуемость ввергла Фэнцзю в печаль. Когда она очнулась от оцепенения, то увидела, что владыка не сводит с нее взгляда темных глаз, и, сама не зная почему, почувствовала, как в сердце вдруг расцветает счастье.

Она откашлялась, изо всех сил пытаясь подавить воодушевление. Затем неуверенно повернулась к Дун Хуа и спросила:

– Владыка, вы уверены, что только встали передо мной на колени? Хотя я мало что помню, вы уверены, что не делали других постыдных вещей?

Несмотря на то что она задала два вопроса, а не давила громкозвучными фразами, в каждом ее слове отчетливо слышались сомнения. То, что в ответ владыка не проронил ни слова, лучше всего подтверждало, что они небеспочвенны. Да у нее талант проникать в суть вещей!

Она сдержала нахлынувшее желание воздать себе хвалы и гордо заявила:

– Не пытайтесь обмануть меня из-за того, что я все позабыла. Я согласилась только потому, что вы встали передо мной на колени? Не надо меня недооценивать. Я вам не верю!

Она добавила последнюю фразу только для того, чтобы услышать пару приятных слов из уст Дун Хуа, но по какой-то причине владыка, выслушав ее, надолго впал в задумчивость, пока сухая ветка не упала на полог кровати, нарушив тишину. Только тогда он очнулся и почти шепотом спросил:

– Если я хочу, чтобы ты мне поверила, – его голос зазвучал еще глуше и мягче, – что я должен сделать, Сяо-Бай?

Фэнцзю показалось, что владыка не ответил на ее вопросы, а перевел разговор в другое русло, устыдившись. И то верно, похоже, ему пришлось совершить немало выходящих за рамки приличия поступков, чтобы искупить свою вину перед ней, и теперь ему невыносимо об этом вспоминать. В глубине души Фэнцзю ликовала. Хотя она не совсем понимала, почему владыка желал заслужить ее прощение, – но разве она не забыла причину? Она позабыла так много, не стоит ведь ждать, что память вернется к ней всего за несколько мгновений?

Владыка все еще хмурился. Он казался погруженным в серьезные размышления, когда переспросил у нее:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал, Сяо-Бай?

Поскольку Фэнцзю твердо верила, что Дун Хуа сейчас просто стесняется, и такой расклад полностью ее устраивал, она решила, что не стоит давить на владыку еще сильнее. Раз уж он решил сменить тему разговора, то можно ему подыграть. Она взъерошила волосы и неторопливо ответила:

– Что сделать? Я и сама пока не могу придумать, что бы я хотела, чтобы вы сделали. – Она помедлила. – Однако я слышала, что лучшее доказательство любви к кому-то – это вырезать для него свое сердце… О, вы, наверное, не слышали о подобном. По словам моей тети, такое в ходу среди смертных. Когда человек хочет заявить о своих чувствах, нет ничего более искреннего, чем вырезать свое сердце. Без сердца смертные умирают, гибелью подтверждая свои намерения, и тогда невозможно не поверить в их серьезность.

Увидев хмурое лицо владыки, она кашлянула и смилостивилась:

– Я сказала просто так, только потому, что вы спросили, чего я от вас хочу. Ответила первое, что пришло на ум.

Она почесала голову и добавила:

– Сейчас я не могу придумать ничего, чего я на самом деле хотела бы от вас.

Она бросила быстрый взгляд в угол полога и моргнула.

– Думаю, при благовониях мне будет легче заснуть. Сейчас зажгите для меня благовония, а когда я что-нибудь придумаю, то спрошу с вас. Раз уж мы муж и жена, не стоит так тщательно все просчитывать.

При словах «муж и жена» ее глаза блеснули, и она смущенно отвела взгляд.

Эти слова были для нее в новинку. Не то чтобы раньше она не выходила замуж. Однако за Е Цинти в мире смертных она вышла замуж от безысходности, и настоящими супругами они не были. Е Цинти никогда не называл ее женой, да и она сама никогда не считала себя таковой.