Выбежал на поляну, залитую солнцем. Вдруг, слышу тяжкие стоны Сони. Думаю: «Погоня! Догнали! Пропали мы!». Хочу увидеть кто они, хочу спасти Соню.
Добежал я к обрыву и вижу: на большой ровной плите под горой, лежит моя Соня, обвитая жёлтой лентой, и уже не стонет – замолчала, не шевелится. А вокруг всего её тела извивается жёлтая лента – это был огромный желтобрюх (кавказский удав), он задушил Соню. Я в ужасе замер, горло пересохло, не двинусь с места. У нас солдаты говорили, что желтобрюха и ядро из пушки не убивает, у меня же в руках ничего не было.
Сколько я стоял не помню. Соня не шевелилась, и только удав извивался вокруг неё. Бросился я бежать и к вечеру добежал до нашей заставы.
Положили меня в лазарет. Я всё время говорил окружающим о Соне, как она погибла у меня на глазах за свою любовь ко мне. Солдаты в лазарете уговаривали: «Ты забудь её, не вспоминай, не говори о ней!». И начальство тоже советовало, а я всё не мог забыть.
За бегство из плена отпустили меня домой. Рассказал я дома жене всё, она поплакала вместе со мной о Соне, моей спасительнице, а за мою любовь к басурманке простила – считала, что это «бесовское наваждение».
«А я, дитки мои, – говаривал дед, – и сейчас вижу эту Соню, как живую. Закрою глаза, а она тут как тут – щебече, як ласточка».
Так бабушка Катя заканчивала свой рассказ и приговаривала: «Так мой дид був трохи тронутый той черкешенкой. Як умирав, всё шептав: „Соня! Соня! Иду, иду до тебэ!“». Тут мы уже размазывали слёзы на щеках и шмыгали носами.
– Та чего ж вы плачете? – всполошилась бабушка.
– С-о-о-ню ж-а-а-алко!!!
– Так то ж давно було, и дид давно жив.
Этот рассказ бабушки врезался в наши детские души на всю жизнь.
Е.М. Иваненко
04.03.1953
Бабушкины рассказы
(Фрагменты повести)
Моя бабушка Катя
«Характерная» – говорили о ней. Как она стала такой? Тяжёлая жизнь да немалая семья на руках формировали её характер. Ещё лета не выходили, выдали её замуж за тихого парня Ивана, панского пастуха. Смирный, «никудышный», как говорили, парень, всё задумывался. Погонит он скотину пасти в поле и сидит, мечтает на бугорке. А Катя как метёлка: дома управится, детей уходит, и жнёт, и косит у людей, даже печки кладёт, да ещё каждый год по ребёнку рожает. Случалось, рожала и в поле. «Родится на снопах, – рассказывала нам бабушка, – сделаешь на всякий случай заранее ямочку, вымажешь её глиной несколько раз, чтобы была гладкой, высушишь, потом настелешь туда сенца, искупаешь новорождённого тёплой водичкой, нагретой на солнце или у костра, и продолжаешь работать. Нам вылёживаться некогда было, да и стыдились лежать, когда все работают в страду».
В труде и в заботах жила эта семья. Катя произвела на свет двух сыновей и четырёх дочерей.
Моя мама, Ульяна Ивановна, – Уля была последняя, самая худенькая и слабенькая из детей. Когда родилась Уля, её отец уже болел, всё кашлял и умер, когда девочке было шесть лет.
Была Катя проворная, чистоплотная, среднего роста, с миловидным лицом и пышной русой косой (я от бабушки Кати унаследовала косу).
Освобождение крестьян (1861 г.) застало Катю кухаркой на панской кухне. Поверила она в лучшую свободную жизнь. Собрала весь свой выводок из шести ртов, продала хату, купила коня, повозку, посадила детей и поехала с Украины из села Ольховка Екатеринославской губернии за счастливой жизнью на Кубань.
Подросли старшие два сына – Яша и Серёжа. Они помогали бабушке работать. Все вместе собирали на хату и купили её на окраине города Майкопа. Эти окраинные хаты были все на один фасон: одна комната с русской печкой, земляным полом и сенцами для входа – вот вся архитектура.