Вот и Кубань. Она, оказалось, прибыла после дождя, бурлит на перекате. Нашли брод, но вода быстрая, а тут ещё на середине реки колёса вдруг как ухнут под воду, повозку тряхнуло. Обернулась мать, а дитё её плывёт по Кубани вместе с сеном и погрузилось уже с головой. «Ах, боже мой, дитё утопает!» – воскликнула мама и с маху бросилась в воду. Схватила своё сокровище, а оно не дышит. Быстро выбралась на другой берег. «Уля, скорей, скорей давай фартук» – распорядился отец. И в фартуке мамином начали меня откачивать. Сколько они меня качали, не знаю, но говорят, что вскоре я начала «чмыхать» и выливать из себя воду.

Это и было моё настоящее первое крещение – в Кубани. Маме оно не прошло даром. Она после родов и такой «ванны» долго болела (ведь был март месяц!), и, сколько я её помню, всегда была худенькой, хрупкой, как девушка.

В городе поп крестил меня тоже будучи под градусом, и когда записывал имя, то вместо провозглашённой Евдокии записал Евокия – выпустил одну букву. Это обнаружилось, когда мою метрику брали для свадьбы.

Я была ещё в пелёнках, когда заболела глоткой сестра Настя[4] и умерла четырёх лет. Мама очень горевала о ней, тогда отец решил увезти её от могилы девочки. Поэтому мы снова из станицы Кубанской переехали в Майкоп. С четырьмя маленькими детьми – Полей, Ваней, Колей и мною – трудно было найти квартиру. Бабушка и отец сложились и купили хату. Также в складчину купили для нас и корову. Наша хата стояла на окраине города, против солдатских и казачьих казарм, у реки Белой. В этой хате было две комнаты с деревянными полами и коридорами во двор и на улицу. Вечерами на наш коридор приходили соседи – посидеть, отдохнуть и поделиться мыслями. Отец поступил работать в кустарную мастерскую Мальцева.

А я была, как говорил отец, «дробнушечка», а бабушка наша звала меня «кати горошек». Платьице моё, сохранённое мамой для памяти, хорошо пришлось потом моей тряпичной кукле.

Отец меня очень любил. Всегда был ласков, часто гладил мою кучерявую голову. Память моя пробудилась рано. О своём рождении я записала со слов отца и матери, а дальше буду рассказывать по своей памяти.

Было утро. Мама доила корову, а я стояла рядом и наблюдала за этим делом. Бабушка в это время выпустила тёлку из закутка. Тёлка была очень драчливая, потому что её ещё телёнком дразнили старшие дети. Увидев меня около коровы, тёлка подскочила, поддела меня рогами и понеслась как бешеная по двору. Платье моё зацепилось за рога. Услышав мой крик, мама вскочила, опрокинула ведро с молоком, тоже закричала и бросилась за тёлкой. Я лежала вверх лицом на голове между рогами у бегавшей по двору тёлки и слышала страшные крики мамы, бабушки, сбежавшихся соседей, а как сняли меня с тёлки – не помню.

Синее-синее небо видела я над собой, а раньше его и не замечала. С этого момента я помню себя. Мама говорила, что мне было тогда два года.

Работая в мастерской, отец сделал много колёс. Хозяин Мальцев не мог их продать на месте и уговорил отца везти колёса в Астраханскую губернию для продажи. «Что ж, Максим Осипович, тебе доверяю, но, на всякий случай, оставь мне вексель за колёса, да и породнимся с тобой – я буду у тебя кумом». Мама тогда родила сестру Любу, и хозяин крестил её.

Уехал отец, и долго не было от него вестей. Узнали потом, что он неудачно (дёшево) продал свой товар. Там был неурожай, и колёса не покупали. Отец тяжело заболел, домой не писал об этом, да и писать было некому – все были неграмотные, не смогли бы прочесть.

В такое тяжёлое время приехал к нам из станицы Кубанской мой крёстный – дядя Яша. Посмотрел, как бьётся с кучей детей мама, и просит: «Кума, отдайте мне Дуню, я её выращу вместо дитя». У него была гулящая жена. Он уедет на охоту, а его Поля гостей встречает. Вот и задумал он отвлечь её от таких занятий, подсунув ей для развлечения крестницу.