В это время в кармане запел сотовый телефон.

– Я Вас внимательно слушаю! – не по уставу отозвался подполковник на звонок непосредственного начальника.

– Подполковник! Почему в момент нападения Вы находились в автомобиле Чубатого? – без предисловий спросил встревоженный заместитель, с которым Каледин должен был увидеться ровно в полдень.

– Уже сообщили? – задал он встречный вопрос.

– Я повторяю вопрос! – с еле уловимой ноткой раздражения произнёс заместитель.

– Чубатый позвонил и просил меня сегодня обязательно с ним встретиться.

– Зачем?

– Этого он сообщить не успел.

– Почему?

– Стреляли!

Возникла короткая пауза, во время которой заместитель оперативно переваривал полученную информацию, сопоставляя её с другими только ему известными фактами.

– Где сейчас Чубатый? – наконец прервал паузу начальник.

– Этого я не знаю. – вздохнул Кантемир. – Его милицейские орлы куда-то увезли.

– Вы не ранены?

– Ни я, ни Чубатый не пострадали.

– Тогда жду Вас у себя.

– Сейчас или в ранее назначенное время? – уточнил Каледин.

– Я своих решений не меняю. – скупо бросил в трубку зам и отключил телефон.

– Да, хорошо быть генералом! – вполголоса пробормотал Кантемир, пряча телефон в карман. – Лежишь себе в постели, а красавица-жена кричит из кухни: «Милый! Тебе кофе с сахаром или со сливками»? А ты ей в ответ: «Я своих решений не меняю»! И через мгновенье она приносит тебе баночку холодного пива. Да, хорошо быть генералом! Надо будет как-нибудь Президенту намекнуть.

г. Санкт-Петербург. Лето 18** года.

Из дневниковых записей г-на Саратозина

Я уже вовсю готовился к отъезду в Петербург, когда мой таинственный Покровитель приблизил меня к себе на один шаг.

Это случилось за три дня до отъезда. Лето уже вступило в свои права, и солнце пекло немилосердно, выжигая пастбища до состояния каменного плато. Поэтому батюшка мой уехал проверить, как отгуртовывают стада на дальние северные пастбища, где скотине можно было найти пропитание.

Через неделю я получил от него письмо, в котором он просил меня дождаться его и не уезжать в Петербург. Я понимал, что занятия в университете начнутся осенью, и поэтому решил не торопиться и дождаться возвращения папеньки. Однако, как назло, в тот год в нашей губернии случилась эпидемия холеры, и родитель мой оказался отрезанным холерными кордонами от своего имения ещё на месяц.

Я оказался предоставленным самому себе. Почувствовав себя барином, я обустроил свою жизнь в имении, потакая юношеским капризам. Подобно господину Обломову, вставал я поздно, после чего требовал, чтобы мне на завтрак подавали только что собранную с грядки клубнику, свежие сливки и свежеиспечённую сдобу, готовить которую наша кухарка Фёкла была большая мастерица. После того, как батюшка приказал высечь Фёклу за непослушание, остальная дворня перечить мне боялась и исполняла мои прихоти так, как если бы я действительно был их барином.

Дневные часы, когда солнце пыталось превратить губернию в настоящее пекло, я не покидал барских покоев. На время отсутствия папеньки я оккупировал его кабинет, где находилась очень даже приличная библиотека. После завтрака, прямо в ночной рубашке забравшись с босыми ногами на диван, покрытый прохладной мягкой кожей, я запоем до самого обеда читал всё, что попадалось под руку, не делая никакого различия между любовными романами, календарями прошлых лет и «Справочником ветеринара». Раньше такой тяги к чтению я за собой не замечал. После обеда, согласно установившейся в нашем доме традиции, я почивал, но не в душной спальне, а в гамаке, который по моей просьбе в саду между двух старых яблонь повесил мой спаситель конюх Иван.