ЛА: – Что это уникальный шанс получить подобный опыт.

– Вы долго раздумывали?

ЛА: – Нет, вовсе нет.

– А как Вы оцениваете вашего наставника? Каково это – обучаться у квазиантропного охотника, к тому же, такого, как Гер Мичлав?

Здесь нужно отметить, что юный Алисар был несколько смущён заданным нами вопросом. Конечно, это неудивительно, ведь для него наша беседа являлась первым в жизни интервью. В этот момент ученик взглядом обратился за разрешением к своему наставнику и отвечал, лишь получив его одобрение – чем продемонстрировал похвальную скромность и уважение.

ЛА: – Господин Мичлав является очень интересным человеком и хорошим наставником. Сложную информацию он умеет преподнести легко, и у меня не возникает трудностей в обучении.

– Леокади, и последний вопрос! Вам предстоит принять участие в рейде в лесу, полном квазиантропов. Вы боитесь?

ЛА: – (улыбаясь) У меня просто нет времени бояться».

Далее следовало финальное хвалебное слово автора статьи.

Надо же, какой я милый! «Мягкие внешние черты»… Да они Мирои ещё не видели – вот где плюшевый медведь! «Серьёзный и дисциплинированный»… Конечно, я едва губами мог шевелить! Сидел, как доска, прибитая к стулу! «Скромность продемонстрировал» – да хотел понять, что мне прилетит за ответ о моём наставнике! Откуда я знаю, как он на это отреагирует?!

Я вообще мало знаю… Но Мичлав по пути домой похвалил – сказал, что я выражался, как всегда, красиво и всё говорил, как надо.

Ещё в статье размещалось фото. Нас сняли во время разговора – охотник сразу это оговорил. А потом, в машине, сообщил мне причину – он видел, что просьба позировать перед камерой меня вырубит окончательно. Итак, на изображении мы сидели за столом в приятной нейтральной обстановке переговорного кафе, зацепив на фоне уличную панораму. Никаких посторонних предметов в кадр удачно не попало, всё смотрелось довольно стильно. Наставник выглядел абсолютно расслаблено и всей своей позой придавал веса записанным выше словам. Я сидел рядом с ним с неприлично прямой спиной и заиндевевшим выражением лица. И был полной противоположностью охотника – мелкий (Боже, насколько я меньше его!), светловолосый, в мягкой белой одежде. И похож на бревно.

С досадой я скрыл на устройстве страничку со статьёй и попытался отвлечься на вид за окном экспресса. Ну… Зато теперь все в курсе… Наверное, это хорошо. Наверное, так должно быть. Наверное, я должен чувствовать гордость. Но нет, скорее опять смущение. Может быть, просто события развиваются слишком уж быстро, и я за ними не поспеваю.

На подходе к Ассоциации устройство пришлось вовсе отключить – на него валом сыпались сообщения от друзей и знакомых. Родители выразили свой восторг ещё вчера вечером.

А в холле, у стойки Крысы, поверх голов остальных сотрудников, я сразу увидел Мичлава. Он стоял, вольготно облокотившись о блестящую «дюну», и что-то говорил вниз – туда, где секретарь не мог от него скрыться.

– …и твою завистливую рожу! – это было окончание фразы, которую Мичлав произносил с явным удовольствием до тех пор, пока не заметил меня. – О, а вот и ты! Звезда эфира! Ну как, оклемался? А ведь это так была – мелочь! Мы тут как раз об этом и говорили, а?

Вопрос адресовался Крысе. Тот не поленился оторваться от мониторов, чтобы наградить Мичлава полным ненависти взглядом.

– Верно! – кивнул на него охотник и, оттолкнувшись от стойки, взял меня за плечо. – Ладно, пошли работать! Отвлечёшься и придёшь, наконец, в себя. Не ожидал, что ты такой скромняга, аха-ха! Но, учти, к вниманию придётся привыкнуть.

Однако с этого дня внимание стало более адекватным. То ли статья в газете наложила на меня официальный покров, то ли промывка мозгов Деменом на всех подействовала – но одногруппники от меня отвязались. Точнее, стали заметно более вежливыми. В первую очередь стихли обвинения в зазнайстве, которые и возникли по совершенно непонятной для меня причине. Никто больше не пытался «поймать» и «прижать». Мы виделись несколько раз во время моих посещений спортзала – кто-то встречался в коридорах, кто-то всё же пришёл поболтать – но общение проходило нормально. За кем-то, правда, я замечал холодность. Которую тоже не мог понять, ведь сам не чувствовал в себе никаких перемен. Но зато чувствовал их в окружающих.