Эта пелена счастья как бы задерживает тусклые лучи привычности, она меняет глаз человека, делает его поразительно чутким к красоте. Восприятие это, видимо, несет в себе тягу человека к жизни, которая строится на законах красоты, свободы, добра. И очень важно, что это тяга не просто разума, а и безотчетных чувств человека. Значит, миру этих чувств больше всего соответствует гармонический уклад жизни, и сама естественная природа человека бессознательно тянется к такому укладу.

Еще во времена Античности появился эвдемонизм (от греческого слова «счастье») – учение о том, что тяга к счастью – это главная основа человеческих желаний. Эвдемонизм – одно из самых древних этических учений, его исповедовал Эпикур, развивал Аристотель, в новые времена оно жило у Локка, Гельвеция, у Фейербаха.

«Стремление к счастью – это стремление стремлений, – писал Фейербах. – Каждое стремление – это безымянное стремление к счастью», любое «я хочу» значит «я хочу счастья». «Эвдемонизм настолько врожден человеку, что мы совсем не можем мыслить и говорить, не пользуясь им»[1].

Правда, основы морали эвдемонизм ищет в психологии человека, а не в социальной жизни. Но какие-то очень важные механизмы человеческой психологии схвачены здесь хорошо. Речь идет о внутренних стимулах поведения, о психологических пружинах, движущих человеком.

Тяга к идеалу – родовое стремление человека, естественное, заложенное в самой его общественной природе. Эта тяга появилась в людях, когда они начали делаться людьми, и чем сильнее она становилась, тем больше они делались людьми; тут есть прямая связь, прямая зависимость.

Вспомним древнюю мифологию – ассирийскую, египетскую, индусскую, греческую. Это ведь не просто «ложное объяснение движущих сил жизни». Мифология – это и вид утопии, вид создания идеала. В образе всемогущих богов воплотились – в испуганной, деформированной страхом и незнанием форме – идеалы древних людей, их стремление быть владыками тех стихий, чьими рабами они были. И пусть эти идеалы имели тогда рабские формы, но они выражали тягу людей к высшему совершенству, их стремление быть всезнающими, всесильными, всемогущими.

Многие свойства человека, которые только рождались в нем, только начинали свой путь, – в образе богов уже представали как достигшие высшей точки. В мифологии уже были собраны почти все главные мечты человечества, которые живут и сейчас: тяга к повелеванию природой, бегом ветров, течением рек, тяга к могучему труду, которому все доступно, к мгновенно быстрому передвижению и полетам, к свободной от нужд и тягот жизни, к изобильности в силе, в любви, в уме.

Мифология была первым вселенским актом познания, первой энциклопедией человеческого знания, ибо она была универсальна, говорила обо всех сторонах жизни. И появление ее говорило, что в человечестве родилась великая тяга к цельному постижению всех сторон бытия, появилась тяга идти в глубь мира, искать двигатели жизни. С точки зрения исторической это был великий восход на пути человечества, которое училось ходить.

В богах люди поклонялись своим – тогда еще недостижимым – человеческим силам, отчужденным, выделенным из них и переданным какой-то надчеловеческой силе. Это был первый опыт постановки высших целей, первый опыт утопического доведения до предела тех робких ростков, которые еле-еле обозначались тогда в людях.

И уже тогда, в мифологии, родились первые представления людей о любви, о том, какая она и каковы ее идеалы.

Уже давно люди спрашивали себя, когда возникла любовь – вынес ли ее человек из животного царства, или она появилась позднее.