– Они были в таком положении, когда нашли труп? – спросил Бридон.

– Да. Мы, конечно, успели покрутить их туда-сюда, проверили, обе ли горелки действуют нормально. Оказалось, все исправно. Кроме того, проверили, нет ли на вентилях отпечатков пальцев – ну, ты знаешь, с помощью порошка.

– И как?

– «Пальчики» есть только на общем вентиле: его открыли, надавив справа большим пальцем. И ни малейших следов, показывающих, что газ закрывали.

– Чертовски странно.

– Перчатки?

– A-а, ну да, ведь, по-твоему, это убийство. Все равно, если даже так, убийца, очевидно, сперва открыл вентиль, а потом закрыл. Почему же в одном случае он прятал следы, а в другом нет?

– Видишь ли, газ-то открыл Моттрам. Общим вентилем. Вентиль от настольной лампы, похоже, был открыт все время – по крайней мере, следов на нем нет. Тоже странно.

– Да, если он хотел всем внушить, что покончил с собой. Если же нет, сам понимаешь, ситуация весьма смахивает на блеф.

– Понимаю, ты считаешь, что это самоубийство, замаскированное под несчастный случай. А по-моему, это убийство, замаскированное под самоубийство. Для тебя главная трудность, как я полагаю, – объяснить, каким образом вентиль оказался закрытым.

– А для тебя?

– Не буду скрывать: дверь была заперта, и ключ торчал изнутри.

– Но как же тогда вошли в комнату и обнаружили труп?

– Взломали дверь и вошли. Она от старости трухлявая, как и все в этом доме, петли выскочили вместе с шурупами. Вот, гляди, шурупы пришлось заменить.

– Дверь, значит, заперта изнутри. А окно? – Бридон пересек комнату. – Решетка?

Окно было старинное, с частым переплетом, зарешеченное изнутри – чтобы кто попало не совался. Створки открываются наружу, но до самой стены не доходят: под углом сорок пять градусов к ней срабатывают пружинные защелки. Как раз в таком положении и застал окно Бридон.

– Ишь ты! Оно и тогда было в таком положении? – спросил он.

– Точь-в-точь. Открыто настежь. Вот и пойми, отчего газ не выдувало сразу на улицу, ведь, по словам Бринкмана, ночью в понедельник был сильный ветер. С другой стороны, при этакой решетке влезть в комнату никто вроде бы не мог.

– Думаю, ты еще хлебнешь трудностей с твоей версией.

– А ты, Бридон, с твоей. Взгляни-ка на эту рубашку. Запонки были аккуратно вставлены еще с вечера, и рубашка, заметь, чистая – видно, что ее еще не надевали. Скажешь, человек, который собирается покончить с собой, станет валандаться с какими-то дурацкими запонками?

– А по-твоему, человек пойдет на рыбалку в крахмальной сорочке?

– Да, если он преуспевающий фабрикант. Мысль о том, что для занятий спортом надо надевать специальную одежду, принадлежит имущему классу. Если хочешь знать, я видел фермера, который косить вышел в манишке, лишь бы всем было ясно: он фермер, а не поденщик.

– Допустим, ты прав, но разве человек, решивший покончить с собой, не может вставить в рубашку запонки только затем, чтобы, глядя на это, никто и не подумал о самоубийстве? Не забывай, речь идет о полумиллионном наследстве. Невелик труд – ради таких-то денег!

– Я вижу, ты совершенно уверен, так что спорить бессмысленно. А не то бы я добавил, что он еще и часы завел.

– Ну и что? Педанту куда труднее оставить часы незаведенными. Кстати, он курил? – спросил Бридон.

– Бринкман говорит, не курил. Судя по всему, так и есть.

– Надо бы издать закон, обязывающий людей курить. Особенно в постели… Если б он курил в постели, мы бы небось добыли очень неплохую информацию насчет его истинных планов. Но как я понимаю, в спальне он, уж во всяком случае, не курил; спичка тут всего одна – ею зажгли газ, и она даже на четверть дюйма не сгорела.