Сэр Марк Сайкс назвал Багдад времен Гаруна ар-Рашида «гигантским торговым городом, окруженным огромной административной крепостью, где каждый государственный департамент имел должным образом организованное и упорядоченное муниципальное учреждение… Христиане, язычники, иудеи – как и мусульмане – были заняты на государственной службе… Армия клерков, писцов, служащих и бухгалтеров заполонила эти учреждения и постепенно захватила всю правительственную власть в свои руки, отдалив предводителя правоверных от всякого прямого общения со своими подданными. Дворец халифа и окружение в равной степени основывались на римских и персидских моделях. Евнухи, тщательно завуалированные „гаремы“, стражники, шпионы, посредники, шуты, поэты и карлики толпились вокруг персоны предводителя правоверных, стремясь снискать благосклонность монарха и отвлекая царственный ум от серьезных и государственных дел».

Если бы доктрины исмаилитов или персидских ассасинов распространились по всему миру, секретная служба превратилась бы в государственную религию, а не в политическое ремесло. Всегда было принято ссылаться на ассасинов, как если бы они были единственными, кто изобрел и стал использовать убийство как злодеяние, неофициальную казнь или средство воздействия. То, что стало обычным явлением уже во времена Греции и Рима, едва ли можно отнести к азиатской секте, современнице Крестовых походов. Ассасины, в качестве отступления от этой банальности, возвели запугивание или систематическое устранение высокопоставленных «препятствий» в ранг достоинств национальной политики.

Гиббон и другие клеймили их как чумных паразитов за то, что они систематически и почти безболезненно совершали то, что папы, короли и честолюбивые авантюристы всех калибров делали как нечто само собой разумеющееся, с любыми дилетантскими оплошностями. Описывая завоевания монголов, Гиббон замечает: «Я не стану перечислять толпы султанов, эмиров и регентов, которых он (Хулагу-хан) втоптал в прах; но истребление ассасинов или исмаилитов Персии можно рассматривать как услугу человечеству». Аплодировать таким мясникам, как монголы, за это «истребление» – все равно что восхвалять Черную смерть за уничтожение прокаженных или сумасшедших. Чингисхан, его полководцы и непосредственные преемники в лучшие дни своей жизни, должно быть, достигли поразительного максимума в 100 тысяч жизней, угасших между восходом и заходом солнца; в то же время нет свидетельств, что исмаилиты убили такое количество своих соседей и соперников за десятилетие или даже за столетие. Политически они были слишком хитры, чтобы прибегать к войне, и слишком изобретательны, чтобы следовать слепой ярости чумы.

Перелистывая страницы Гиббона, можно прийти к выводу, что появление организации ассасинов является скорее аккумуляцией, чем неким новшеством. На протяжении бесчисленных столетий – до и включая тринадцатое, – охваченных Гиббоном, великие троны известного тогда мира регулярно освобождались и подновлялись восседавшими на них правителями при помощи дворцовых интриг и насилия. И в конце концов кто-то должен был додуматься до того, чтобы превратить все эти бессистемные удары кинжалом, удавки и отравленное питье в ритуальный обряд дипломатии и религии. То, что Гиббон и другие, вероятно, были не в состоянии простить, являлось исмаилитской квинтэссенцией искусства войны, пока она щадила человеческие массы и выбирала только наиболее важных и платежеспособных индивидуумов. Основатель секты ассасинов не испытывал уважения к духу феодальной эпохи. Он явно изобрел победную тактику, которая втоптала в пыль «султанов, эмиров и регентов», не перемалывая при этом всех их солдат, ученых и купцов, женщин, детей и рабов в кровавое месиво.