– Преподобного Симеона Столпникова.

– Да не Столпникова, а Столпника, столп, понимаешь?

– Ладно. Насчёт «понимаешь» – это ты круто. И что, мы прямо в храм зайдём сейчас?

Егор внезапно остановился.

– Ты сам как думаешь, зачем мы здесь?

– Прости. Собрался.

Егор перекрестился, открыл дверь и прошёл в храм. Степан на уровне груди произвёл какие-то полумагические движения и последовал за Егором.

Полумрак трапезной залы, аромат кадящего ладана и тихие шёпоты прихожан необычайно сильно подействовали на Стёпу. Отсутствие «предрассудков» и ощущение собственной интеллектуальной значимости, проще говоря, то, что всегда защищало его от давления окружающей среды, вдруг пошатнулось и стало на глазах рассыпаться, как картонные пазлы. Ничего подобного он не ожидал. Он стал задыхаться. Не чувствуя ни аромата благовоний, ни приятной свежести работающего кондиционера, Степан буквально вывалился наружу. Минут пять он приходил в себя. Кровь стучала в висках, а руки походили на две переломанные жердины, не способные держать даже легчайший рюкзачок, с которым он никогда не расставался, выходя из дома.

«Не дури, паря. Повернулся и пошёл в храм!» – приказал себе Степан и на автомате поспешил обратно.

– Ты куда пропал? – шепнул ему на ухо Егор. – Пойдём, покажу главное.

Он повёл Степана из трапезной в четверик, где металлические леса и деревянные лестницы затейливо, как змейки, поднимались вверх под самый купол. Четыре нешироких оконных проёма наполняли храм тихим рассеянным светом. Сквозь полумрак вертикали можно было разглядеть фрагменты живописи на своде. Всё это придавало пространству четверика неземное очарование, а строительные конструкции воспринимались как части некой космической матрицы.

– Здорово! – не удержался от восторга Степан. – А можно туда?

– Можно, только осторожно. Смотри под ноги, – ответил Егор и полез на высоту первым.

На последнем, шестом ярусе лесов, под самым куполом храма Егор включил софиты. Свод мгновенно ожил и заиграл красками. Степан от неожиданности чуть не повалился обратно в люк. Ему показалось, что молчаливое до того звёздное небо вдруг очнулось и заговорило на тысячу разных голосов. Егор был доволен. Он хорошо знал, как действует церковная каноническая живопись при лобовом столкновении с житейским мироощущением. Это эмоциональный шок! Будто сама Вселенная взлетает высоко вверх и расправляет над вами голубой зонтик. Такое переживается, как говорят, только в натуре. Ни одна литературная схоластика (общение со Вселенной всё прочее обращает в схоластику!) не в силах описать и сотую долю этого неожиданного чувства.

– И что, вы каждый день здесь среди всего Этого?.. – Степан с трудом находил правильные слова.

– Сначала были просто пустые стены. Впрочем, не совсем так. Когда долго смотришь на стену, начинаешь видеть в ней скрытые изображения. Тут важно не торопиться. Храм – это, по сути, небо на Земле, райский Эдем. Обустраивать Его по своему разумению нельзя. Надо уметь всматриваться и вслушиваться…

– Красиво говоришь, – перебил Егора Степан, – но твои ля-ля, уж прости нас, дураков, мне профнепригодны. Сколько ни стой я перед пустой стеной, ничего, кроме серой штукатурки, не увижу. Выходит, чуять Божественное присутствие – дело избранных. Так, что ли?

Степан незаметно для себя пересел с крылатого Пегаса на привычногосамодовольного конька и почувствовал внутреннее облегчение. Голова перестала кружиться. Ощущение чуда исчезло. Вихрь космического миропорядка вдруг превратился в статичный видеоряд непонятных цветных картинок.

– Ладно, – Стёпа для приличия ещё раз оглядел свод и, не дожидаясь ответа Егора, начал спускаться.