Вечером Фред сидел, как всегда, уткнувшись в грязное окно электрички, но его взгляд блуждал, а мысли были далеко. Он снова видел перед собой этих трех таких разных женщин – они по очереди излагали ему статьи и заповеди феминистской Хартии, которую писали в шесть рук. Хартия была достаточно гибкой и широкой, чтобы соответствовать всем ситуациям, в которую каждая из них могла попасть. Но значительно больше, чем сам текст, его впечатлила их спонтанная способность согласовывать свои слова и действия. Когда он слушал их смех, видел, как они понимают друг друга с полуслова, ему чудилось, будто в его восприятии этих девушек и, как следствие, в его отношении к ним просматривается нечто от Средневековья. То уважение, которого они требовали, не имело ничего общего с тем, что он себе представлял, когда размышлял о женщинах вообще и о феминистках в частности.

Покинув электричку, он ощутил легкость и даже зашагал по пустынным улицам своего предместья враскачку, словно ковбой. Возможно, жизнь вовсе не такая, как ему казалось. Он догадывался, что возможны и другие варианты, более простые и естественные, далекие от искусственных уловок той социальной игры, от которой он сбежал. Однако все эти восторженные мысли покинули его, стоило Фреду открыть дверь и столкнуться лицом к лицу с пустотой. Не включая свет, он окинул взглядом всю квартиру, потом толкнул дверь в ванную. Полки были пусты. Ни щетки, ни средства для снятия макияжа, ни пижамы – Алексия все унесла еще утром, когда они уходили из дому. Как он ухитрился не заметить? Он торопил ее, полагая, что она еще наводит красоту. На самом же деле она готовилась к разрыву, к побегу, чтобы не нужно было еще раз встречаться с ним. У него ничего не осталось. Ни малейшего следа ее пребывания в его квартире и его жизни. Ни носка, который она могла бы забыть под кроватью. А он, как полный кретин, сделал всего лишь два ее снимка. Отсутствие. Его жилище оставалось таким же, как раньше, но пустым. Он стоял в прихожей, не в силах шевельнуться, неспособный проделать привычные механические действия, перед тем как лечь спать. Тяжесть пустоты парализовала его. По мере того как глаза привыкали к темноте, предметы начинали вырисовываться на мутном темно-сером фоне. Вешалка. Круглый столик с блюдцем, в которое он бросал монеты и ключи. Валяющиеся перед входом в комнату кроссовки. В проеме двери в гостиную он различал подлокотник дивана, угол стола. Он продолжал стоять, так и не сняв куртку, как мудак, посреди всех этих предметов – абсолютно бесполезных и в какой-то мере враждебных. Утративших свои функции. Для чего все это? Для создания среды обитания, но какой толк в среде обитания, когда ты остаешься в одиночестве, в неком подобии существования? Квартира – словно покинутый актерами театр.

Он все еще стоял в прихожей с ключами в руках, когда какой-то звук заставил его вздрогнуть. Это был шум его собственного дыхания. Быстрого, неровного, стесненного. Он вдруг спросил себя, что Алексия делает сейчас, именно в данный конкретный момент, и этот вопрос заставил его остро почувствовать ту боль, которую он до того лишь глухо ощущал. Пока у него не будет ответа, он продолжит задыхаться. Фред все еще пребывал в некотором подпитии, когда его неожиданно осенила простая идея, как остаться в контакте с ней. В этот час она всегда делала одно и то же. Он вошел в гостиную, снял куртку, положил ноутбук на диван и подключился к интернету. Фред отдавал себе отчет в том, что, даже если он заведет себе аккаунт на Фейсбуке, она никогда не добавит его в друзья. На мгновение он впал в отчаяние, а потом решил попробовать другой ход. Набрал несколько слов, а когда на Майспейсе открылась страница