Я попробовала было вспомнить себя саму перед обрядом, но, видимо, девочка была в таком отчаянии, что в памяти отражались только её до белого стиснутые в кулачки пальцы, смазанные лица вокруг, пол и блаженное лицо священника, беззвучно шевелящего губами. А на заполошной мысли: «Это конец», её память заканчивалась и начиналась моя…

Так и не зная, чего особенно ожидать от жителей этого дома, я сама принялась стаскивать с себя по возможности те части платья, которые мне поддавались. Потому что тяжело и жарко было уже очень.

Первым делом я избавилась от туфель, которые на вид, несомненно, были прелестны, но по факту представляли из себя пыточные кандалы. Потом нащупала какие-то завязки под поясом по бокам и дёрнула за них. Верхняя юбка медленно и плавно сползла на пол, остановившись где-то на уровне коленей. Вторая и третья последовали за ней так же неохотно. Наконец, после самой тонкой, четвёртой, когда я осталась в ворохе ткани в белых, коротеньких панталонах с нежным кружевом по краяю, совершенно не представляя, как теперь через всё это переступить, чтобы выбраться, дверь отворилась. В неё вошла монументальная женщина, держащая перед собой зеркало, и ахнула, остановившись напротив. Зеркало было не слишком большим, но достаточным, чтобы я смогла узреть в полный рост… чупа-чупс в огромной, красной обёртке…

Отражение демонстрировало нескладное недоразумение в белых чулках, коротеньких панталонах, ярко алом верхе от платья и абсолютно лысую голову, которая к этому всему прилагалась…

Странно, что уши не мёрзли, отстранённо подумала я.

Согласна, зрелище не из привычных… А как я через толпу такая шла… И мужу про выступающие части тела в экипаже на полном серьёзе вещала… Нда.

Я покрутила головой и так, и эдак. Особенный восторг вызывали, конечно же, длинные массивные серьги, которые делали мой вид запредельно нелепым.

Если бы не слишком юное лицо, образ вышел бы смелым и очень ярким, особенно, если сделать правильные акценты. Но тут, конечно, был полный провал. И я даже сочувствовала эрду и понимала сбежавшего родителя. Возможно, я бы тоже… Сбежала.

А так, почти детское лицо с любопытством вглядывалось в яркие серо-голубые глаза отражения и придирчиво рассматривало россыпь небольших, но приметных прыщей на физиономии. Эмеральд скоро должно было исполниться семнадцать. Возможно, именно поэтому брезгливо кривящийся эрд дал нам в распоряжение целый год. Не иначе как привести себя в порядок и перерасти остаточный этот пубертат.

В целом девочка выглядела, как все растущие подростки и щенки ещё лишённые взрослого изящества кости: недовытянувшийся скелет, слишком заметный, неоформившийся нос, крупный, совсем не кукольный рот, неразвитое женское тело… Сплошные «не». Что ж, добавим к нему ещё одно: скучно точно НЕ будет. А если учитывать пляску гормонов, плохое настроение и явное отсутствие взаимопонимания в семье, становилось очевидно, что девочке было в эти месяцы очень не сладко.

– Это вы зря, конечно, госпожа, – с коротким поклоном посетовала горничная, которая была куда больше похожа на гренадёра, которого непостижимым образом впихнули в платье, чем на служанку, и показала на мои ноги. – Теперь придётся стоять и ждать, когда я всё разберу. А так бы всё хоп-хоп и сняли.

Ни возражений, ни порицаний, ни ужаса от моего с ног сшибающего вида. Будто у них каждый день тут лысых девиц замуж выдают.

– Я вас сейчас переодену и опять это… унесу опять. А то господин серчает. Не любят они этого.

Это она про зеркало что ли?

– Почему не любит? – осторожно поинтересовалась я.

– Так как с войском с юга вернулись, так и не любит. Ну и правильно. Нечего там и смотреть. Мужик и мужик. Ему и не надо. А что рот кривой, так того сразу и не приметишь. Только если улыбнётся. Но я такого с тех самых пор и не припомню.