И снова пропасть в памяти, и долговременная темнота. Всплыли какие-то омерзительные крашенные стены до половины своей высоты, незнакомые люди со строгими лицами на их фоне, размытыми но точно строгими. На них была не менее строгая форма и они о чем-то судачили между собой, изредка поглядывали в его сторону. Затем другие лица, не такие строгие, но в белой одежде, никогда не сулившие чего-то хорошего. Несмотря на все попытки казаться дружелюбными, доверия они все равно не внушали. Проходит еще какое-то время, какие-то неясные события, следуют одно за другим и вот он здесь. Один, среди многих, одинокий посреди оголтелой толпы, побритых наголо шалопаев.

 Были и другие воспоминания прежних времен, но из них ничего толком сложить было нельзя. Отец вспоминался в виде темного делового костюма, высоко нависавшим над ним. Его появления рядом с ним были исключительно редки и не всегда складными. Он грубо трепал нежные волосики на его голове и что-то говорил своим сильным басовитым голосом. Мать же была чем-то живым, парящим, игривым и разговорчивым. Ее появление в поле зрения всегда вызывало теплые чувства. Но лица, какие у них были все-таки лица? Смогу ли я узнать их, когда они вернуться за мной?


***

– Значит тебя зовут Марк, – не выражая и доли интереса, обратился Курт к Марку, ровно через два дня после ночных событий со спичками. Он появился в дверях класса Марка во время перемены и уставился на него, держа руки в карманах, когда сам Марк сидел за школьной партой.

– Да-да, я Марк, – хлопотливо ответил Марк, не смея заглянуть в лицо собеседнику.

– Хм…, покровитель людей и стад, – задумчиво произнес сам себе под нос Курт, но в конце его губы искривились в неприятной усмешке.

– Что, – не расслышав его спросил Марк?

– Учись-ка ты как следует Марк – вот что!

Под крылышком.

С тех пор Марка больше никто не трогал. Первое время со всех углов слышался нескончаемые шепот, растревоженный противоречивым поступком Курта, казавшимся невероятным по своему благородству, если вспомнить от кого он исходил. Он сильный, значит должен бить слабых. Почему он защищает его, почему он выбрал именно самого слабого, никчемного слезника? Что он будет делать с ним делать? И эти вопросы загоняли в тупик детские голодные умы, а выходы из него создавали самые умопомрачительные догадки. Стало ли теперь легче жить Марку? Ответ нет! Категорически нет! Теперь у него появились заботы другого уровня, гораздо выше прежнего эмоционального барьера. Если раньше ему не приходилось много рассуждать, – бьют, пускай бьют, устанут и отвалят. То теперь Курт принуждал его совершать такие поступки, какие Марку прежде казались просто невероятными.

Началось все на третий день, с того события как Курт взял Марка под свое крыло. Вернее начал эту чехарду событий на голову Марка один лихой смельчак, то ли обиженный жизнью, то ли по привычке, что хуже неволи, но твердо решивший докопаться до нашего героя, когда тот оказался в поле его зрения. Прозвище у него было Топор, но не потому, что вокруг него витал ореол кровожадных историй, а скорее так склонялась его настоящая фамилия. Будучи почти на две головы выше Марка, и в той же пропорции тяжелее, он нисколько не сомневался в себе и своей безнаказанности.

Заметив как Марк одиноко стирает свою одежонку в раковине общего умывальника он подошел к нему сбоку и стал тупо давить его взглядом. Марк разумеется заметил его, но сделал вид что ничего исключительного не происходит. Тогда негодник поднял планку давления и резко отвесил Марку подзатыльник.

Марк бросил стирку и сделал пол шага в сторону от источника неприятностей, так как на то время еще не умел себя защитить. Я уже рассказывал, обычно в таких ситуациях он по старой привычке терпеливо переживал все удары и тычки, которыми награждала его и так не веселая жизнь.