– Какие же добродетели скрыты в бездействии? – возмутился Хидэёси.

– Терпение, смирение, мудрость – качества, которыми должен обладать каждый самурай. Увы, они приходят с возрастом, да и то не ко всем.

– Слишком уж они похожи на трусость и слабость.

– Ваш отец не согласился бы, Хидэёси-сан, – покачал головой монах.

Они дошли до храмовых ворот. Прощание вышло коротким оттого, что Хидэёси пытался не выдать своего гнева. Совет старого монаха, сидеть и ничего не делать, не пришёлся ему по душе.

По возвращении в замок Хидэёси пересказал отцу разговор с монахом. И тот, к его удивлению, полностью одобрил решение настоятеля.

– Со временем ты поймёшь, что поспешные решения приносят больше вреда, чем пользы, сын. В дела же потусторонних сил человеку лезь не следует и подавно.

Хидэёси почтительно поклонился. Воля князя – закон для его подданых, а воля отца – вдвойне закон для сына.

Ночью ему снова приснился сон.

Он стоял посреди руин храма Кофукудзи. Деревянные балки и стропила тлели посреди нагромождений почерневшего от копоти камня. Уцелели одни лишь ворота, торчащие посреди запёкшейся земли словно два клыка. С неба на них падали хлопья серого снега.

Хидэёси растёр в руке несколько снежинок, и ладонь тотчас же почернела. Снег оказался пеплом, падающим в таком количестве, будто неподалёку извергался Ундзэн-дакэ. Но Хидэёси знал, что вулкан здесь ни при чём. Пепел появился после того, как в Нагасаки вспыхнуло второе солнце.

Проснулся он посреди ночи в холодном поту. Накинув нижнее кимоно, вышел во двор замка, чтобы подышать воздухом и успокоиться. Однако слабый ветерок, дувший со стороны гор, не приносил с собой свежести. Казалось, что воздух пахнет застоявшейся водой с террас. Ни с того, ни с сего Хидэёси вспомнились детские рассказы Дзиро о том, что на вершине горы Хайама обитает монах-отшельник. Приятель утверждал, что тот отшельник на самом деле вовсе не человек, а живший сотни лет в здешних местах ёкай. На горе он поселился, чтобы спрятаться подальше людей.

Хидэёси поспешно вернулся в комнату, надел уличное кимоно и опоясался клинками. Затем он направился к тайным воротам. Как назло, у ворот этой ночью дежурил Дзиро. Завидев приятеля, он громко удивился.

– Не шуми, весь замок перебудишь, – зашипел на него Хидэёси. – Мне надо отойти по делам, но я не хочу никого тревожить.

– Это какие же дела у самурая по ночам?

– Хочу искупить вину за проваленное испытание.

– А при чём тут ночная вылазка?

– Пойду к монаху.

– Нормальные монахи ночами спят, как все люди.

– Пока я до него доберусь, как раз наступит утро, – Хидэёси не хотел обманывать друга, но всей правды открывать не желал.

Дзиро был недоволен затеей приятеля, но преградить дорогу сыну князя не посмел. К тому же Хидэёси уходил с оружием. Усомниться в его безопасности, когда он при клинках, значило нанести страшное оскорбление.

Центральные улицы были широкими и хорошо освещались луной. Идти по ним можно было без опасений поломать ноги, однако вскоре Хидэёси свернул в переулок. На узких тёмных улочках было меньше риска наткнуться на ночных стражников. Переулками он добрался до окраины, за которой начинались террасы с рисовыми полями. С этой стороны город прикрывали горы, потому здесь не было ни частокола, ни ворот – лишь низкие ограды.

В безоблачном небе светила полная луна. Над водой колыхались ростки риса; и на Хидэёси снизошло умиротворение. Он удивился, почему мысль о встрече с монахом сразу не пришла в его голову? Пусть ёкай ответит прямо, зачем наслал на него кошмары! Хидэёси надеялся понять, сколько правды в его снах. А если демон не согласится ответить, то придётся принудить его силой.