Вера объяснять что-либо отказалась. «Я с ним жить больше не могу и не буду. Все, ноу комменте». Это было просто невозможно рассказать, пусть даже самым родным людям, о том счастье, легком и радужном, словно мыльные пузыри, которое переполняло ее последнее время, о мечтах, о планах на будущее, и так же невозможно рассказать, как легко, походя, это счастье, эти мечты и это будущее были уничтожены, полопались, как те самые мыльные пузыри, оставив после себя только грязные влажные разводы. Впрочем, если Надя искренне ничего не понимала, то Люба, похоже, догадывалась. И чувствовала, что помочь сестре в этой ситуации она не сможет. Ну разве что денег немного подкинуть на первое время.

Так она, кстати, и сделала. Уже в коридоре, собираясь выйти следом за Надей, Люба сунула старшей сестре в карман несколько сложенных бумажек, пробормотав:

– Тебе теперь пригодится.

– Спасибо. – Вера на мгновение сжала ее пальцы.

– Да чего там. Я бы тебя к себе позвала, но здесь у вас хоть своя комната будет. Хотя, если мать совсем достанет, бросай все и перебирайся ко мне. Как-нибудь уместимся.

– Спасибо, – повторила Вера.

Софья Николаевна, пробормотав что-то невнятное, но явно нелестное о неблагодарных дочерях, удалилась в свою комнату. Вера убрала посуду, привычно протерла пол на кухне, огляделась по сторонам – что-нибудь еще надо сделать? Ах да, мальчишкам завтрак! Или уж завтра утром, что-нибудь простенькое? Готовка – дело не бесшумное, там стукнешь, тут звякнешь, не хочется сегодня выслушивать еще претензии матери, что ей спать не дают. С другой стороны, не лучше будет, если разбудить ее возней на кухне в шесть утра.

Сергей позвонил в начале первого.

– Верка, ты где?! – возмущенно спросил он. – Почему тебя дома нет? И вообще, как с утра пропала…

– Ты что, только что пришел? – перебила она.

– Ну… да. А что такого? У меня была деловая встреча, я устал как собака, возвращаюсь домой, а тебя нет! Я, между прочим, есть хочу!

– Я ушла от тебя. – Вера изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрожал.

– В каком смысле «ушла»? Куда?

– Пока к маме. Сережа, я больше не могу жить с тобой. Я не могу… – Она все-таки не сдержалась и всхлипнула. – Я знаю, ты снова был у той женщины.

– Вер, ты с ума сошла? Что вдруг среди ночи за наезды? При чем здесь какие-то женщины?

– Не какие-то, а вполне конкретные. Я ушла еще утром, а ты это заметил только сейчас. Потому что ты был у Полли, так ведь?

– Ну… – У него хватило совести смутиться. – Вер, ты же понимаешь, это ничего не значит! Ну, Полли, и что? Я же верный муж, я дома, а вот ты неизвестно где! Кончай дурить, возвращайся! У меня завтра важная встреча с партнерами, мне нужно документы просмотреть, а я тут тебя уговариваю! Приготовь мне рубашку, ту, голландскую, и проверь синий костюм. Там нижняя пуговица на пиджаке на одной нитке висела, ты ее пришила? Вера? Алло, Вера, ты слышишь меня?

– Не слышу, – зло ответила Вера и нажала на кнопку.

Пуговицу к костюму она давно пришила, и голландская рубашка, чистая и отглаженная, висела на плечиках в шкафу, но сообщать об этом мужу Вера не собиралась. Захочет, сам найдет, не маленький. Она еще немного посидела, глядя на телефон, – вот сейчас он снова зазвонит, вот сейчас… Телефон молчал.

То есть что? То есть это и все? Вся его реакция? Он действительно считает, что она немедленно, распустив косы по ветру, бросится домой? Вера вытерла ладонью слезы и снова уставилась на телефон. Через полчаса она поняла, что звонка не будет. Скорее всего, Сергей уверен, что ее неожиданный бунт закончится ничем – позлится, попсихует, посидит денек-другой у мамы, а потом вернется, никуда не денется. Но сама Вера уже знала, что это окончательно, это навсегда. Потому что Сергей ничего не понял. Потому что он назвал себя верным мужем, хотя даже не пытался скрыть существование Полли. А главное, потому, что он спросил о синем костюме и голландской рубашке, но даже не вспомнил о сыновьях.