– Бухгалтер? – переспрашиваю я.

– Да. В таких черных бухгалтерских нарукавниках и круглых очках. Знай себе щелкает костяшками на счетах и записывает в большую амбарную книгу аккуратные буковки.

– Как мне это пригодится на экзамене?

Папа обижается, отворачивается и своей быстрой походкой устремляется вперед. Мне приходится почти бежать за ним.

– Этот странный доктор, задохнувшийся дырявыми легкими в душной яме Ялте, – говорит отец, опять резко остановившись.

– Чехов? – догадываюсь я.

– Пример аллитерации.

Лучшие в моей жизни лекции.

– Что ты будешь делать на каникулах? – спросил я отца. Он тогда преподавал русский язык и литературу в гимназии.

– Буду исправлять ошибки в словах, которые дети пишут на заборах.

Однажды отец выпил и потерял свои очки. Он преподавал, очень много читал, что-то печатал на машинке, и очки были нужны ему просто позарез.

Денег, чтобы купить новые, не было, потому что папа пропил всю свою учительскую зарплату. Я помочь никак не мог – был студентом.

Папа очень страдал.

Но как-то приезжаю: сидит и бодро стучит на печатной машинке, а на носу у него – очки. Старые, в уродливой роговой оправе, с обмотанными скотчем дужками, но очки.

– Представляешь, – рассказывает мне папа, – повадился ко мне тут ходить один… Здесь рядом, на Горках живет. Узнал, что я писатель, решил мне свои сказки показать. И ходит, и ходит.

Папа молчит, закуривает.

– Ну и?

– Этот старый графоман где-то свои очки потерял по пьянке. А теперь уверяет, что забыл их у меня, а я, видите ли, их присвоил.

Я немею. Отец делает вид, что разговор исчерпан, надвигает очки поглубже на нос, берет книгу со стола, углубляется в чтение, даже что-то пишет на полях остро точенным карандашом.

– Отец?!

– Что? – Он сидит, уткнувшись в книгу.

– Зачем ты спер у мужика очки?

– А какого черта он ходит и читает мне свои дурацкие сказки?! – сердится в ответ папа.

– Почему же дурацкие?

– Да потому что у него все герои говорят каким-то ужасным одинаковым деревянным языком!

Однажды в ЦДЛ папа на парадной лестнице столкнулся с Никитой Михалковым.

– О! – показал режиссер пальцем на папу.

Папа в этот момент только вернулся с заработков, из тайги, где год добывал и варил пихтовое масло. У него были длинные, немного вьющиеся седые волосы до плеч, волнистая борода, как у Хоттабыча, и дерзкий взгляд.

– О, – воскликнул маэстро, – я беру вас на роль графа Монте-Кристо!

– Два миллиона долларов, – не раздумывая сказал папа.

– Почему так дорого? – удивился режиссер.

– Я подсчитал, – ответил папа, – столько заработал ваш отец за все переиздания «Дяди Степы».

В Литературном институте папа писал диплом – критическую работу по прозе Битова.

Когда диплом была закончен, случился скандал с неподцензурным литературным альманахом «Метрополь». Писатель Битов вместе с другими авторами альманаха оказался в советском стоп-листе.

Критическая работа отца в печать не попала.

Лет через десять, в девяностые, на каком-то литературном сходняке папа подошел к Андрею Битову.

– Не пора ли нам познакомиться? – в своей обычной бесцеремонной манере спросил он известного писателя.

Папа рассказал Битову, как он тоже погорел из-за «Метрополя». Они подружились, время от времени выпивали. У меня дома хранится с десяток книг, подписанных Битовым отцу.

Но потом папа опубликовал в «Независимой газете» интервью с А. Битовым и Т. Пулатовым под названием «Плейбой, Рамадан, плейбой».

Интервью получилось большое, на разворот, с выразительными фотографическими портретами классиков советской литературы. В нем Битов размышлял о женщинах, литературе и Боге, рассказывал, как он в канун главного мусульманского поста любит попариться веничком в баньке, потом идет в храм помолиться, а после и водочки не грех.