Рыжеволосая замолчала, как будто нахлынули на нее тягостные воспоминания, и боль в душе снова стала свежа, как в то время. Мужчины тоже молчали, слушали внимательно. Девушка совладала с собой и продолжила с дрожью в голосе:
– Так болезнь бушевала сорок дней и ночей и много человеческих душ на тот свет отправила. Люди в селе стали замкнутыми и злыми. Никто уже не здоровался и не улыбался друг другу. Страх и тревога овладели жителями деревни. И когда прошло два с лишним месяца, а жители села продолжали болеть и умирать, как-то ночью проснулись мы от громких криков со двора, кто-то барабанил в дверь. Отец разбудил всех, сказал спрятаться в чулане на всякий случай. Спрятались мы, дверь прикрыли, а там, как сейчас помню, гирлянды лука, чеснока, трав лечебных полно, висят заготовки на зиму. Отец как дверь открыл, наполнился наш дом человеческими голосами и светом факелов. Сначала все кричали, и разобрать ничего было нельзя. А потом, когда толпа немного успокоилась, стал слышен голос старосты. Я его хорошо знала, он два раза за мной присылал, чтобы я его детей вылечила. Так этот староста и говорит, мы, мол, тебя знаем и семью твою тоже. Ты вырос вместе с нами, и твои родители тут многие века, и прародители тут жили. А вот приемные дочери твои со стороны, пришлые. И знать их род не знаем, и доверять им не можем. Говорят люди, что мать близняшек твоих колдунья была страшная и много горя принесла людям и померла от этого в муках. Поэтому сельский сход решил так: девчонку и ее сестренку на площади сжечь живьем, чтобы наговор и колдовские чары рассеялись, и стали бы мы жить, как прежде, счастливо и в достатке.
Лара замолчала. Только видно было, как она заново переживает события тех лет. Наурус кашлянул и сказал, правда, уже не так злобно:
– Ну, этот твой рассказ интересен, но как он нам может помочь-то? Ты рассказываешь, что была колдуньей, и сожгли тебя, и теперь живешь тут, в аду. Нам-то что с этого? Что нам-то делать сейчас? Или ты снова за старое взялась, зубы нам заговариваешь, козни опять строишь?
– Нет, послушай! – перебила его Лара. – Сейчас уж ночь на дворе, посмотри в окошко. Черным-черно все кругом. Куда вы сейчас пойдете? Себе погибель искать? Или хотите свалиться к воющим душам с обрыва или попасться к пожирателям душ? Нет, негоже так. Если бы хотела, то давно бы вас отправила на все четыре стороны и соврала бы, все равно поверили бы. Ведь благие души доверчивы, я-то знаю. Я вас тут сохраню и, как только тьма отступит, покажу, как быстро попасть на стену. Доверьтесь мне, вам все равно идти некуда.
И на самом деле путникам некуда было деваться. И тут Хаарам, который не промолвил за все время ни слова, сказал:
– Да, разумное предлагает эта дева, сейчас тут очень опасно, и в этом доме, видимо, можно и оборону держать. Переночуем здесь и по утру назад пойдем или, может, по новому пути. А коли мы тут надолго, расскажи нам, бестия, чем все у тебя закончилось-то в ту ночь?
Рыжеволосая обвела мужчин взглядом и, не встретив возражений, продолжила:
– Что дальше? Дальше и так понятно. Отец, конечно, против был, мать криком стала кричать, что негоже из-за каких-то слухов человека жизни лишать. Ну а народ непреклонен был. Отца чем-то ударили по голове, кровь во все стороны полилась, мать с братьями затолкали в чулан и заперли, что же мальчики, совсем юные. А надо мной стали издеваться. Сначала били, кто ногами, кто руками, а когда упала на пол, подняли на стол и стали бить плетьми. Всю кожу в клочья разорвали вместе с одеждой, все перемешалось в месиво, руки сломали. Так больше ужас был не от боли, от нее я иногда теряла сознание – помогало, а больше от стыда и страха! Вдоволь наизмывавшись, понесли меня на площадь, сама-то я еле жива была, идти уж не могла. А к тому времени и телега с сестрой из соседнего села приехала. Она тоже вся избитая и израненная, ее вообще ножами истыкали, но так, чтобы сразу не умерла. В центре площади врыли бревно, вокруг разложили хворост и с криками и улюлюканьем привязали меня и сестру к столбу, чуть живых. Повисли мы на руках, ноги-то не держат. И висим мы с сестрой на столбе, слова молвить не можем, разбито все, только смотрим друг на друга жалобно, держись, мол, сестренка, держись, скоро все закончится. А тут, глянь, два хлопца с факелами бегут поджигать. Одного я точно узнала, женишок оказался. Хворост быстро вспыхнул, жар нестерпимый. Воздуха не хватает, а потом все тьма окутала. Просыпалась, казалось мне, после этого несколько раз, но кругом тьма. А потом возле домика этого оказалась. Одна. Зашла, прибралась и стала тут жить, попутно и с чудесами этого мира познакомилась, все-таки забредают сюда иногда путники. Вот и вся моя короткая жизнь, – Лара замолчала на короткое время, обвела взглядом внимательно слушавших ее мужчин и добавила: – И вот тут нахожусь столько времени и никак не могу понять даже не поступка напуганных людей, а за что меня в ад отправили? Я же только хорошее на земле делала, никому вреда не причиняла, не грешила! А сестру за что такое наказание постигло? И где она сейчас, горемычная? Одно знаю, где-то тут она, в одном из миров. Все бы отдала, только бы свидеться с ней! Но никуда отсюда не ухожу, страшно мне. Кажется, увижу кого из знакомых деревенских, не сдержусь во гневе, нагрешу и гореть опять буду. Ужасно это все.