Мы осторожно подошли к хлипкого вида оградке и, затаив дыхание, остановились.

– Здесь, – твёрдым атаманским тоном прошептал он, – морковка – сахар. Соня, вы стойте на шухере, а я полез.

Он, по-кошачьи переминаясь с ноги на ногу, изготовился и затем ловко и бесшумно сиганул в прохладную, влажную темноту огорода. Но тут же до смерти напугал едва не вскрикнувшую меня; его оливкового в темноте цвета лицо вдруг показалось из-за оградки и прошептало:

– А вы не стойте просто так, как статуя Венеры. Смотрите на звёзды и мечтайте что-нибудь. Потом расскажете, – он сунул мне в руки свою смятую, немного колючую на краях шляпу и исчез опять.

Я отчуждённо посмотрела на звёзды и поёжилась. «Рождённый тырить мечтать не может», – рассудила резонно. Надела его шляпу, огляделась по сторонам и слегка загоревала…

Он появился неожиданно и почему-то со стороны улицы, на этот раз предупредительно цокнув языком, поэтому испугалась я не очень.

– Вот, испробуйте, – он словно букет гвоздик выставил передо мной изящно собранный пучок необычайно пахучих морковок с премило пушистыми хвостиками, – угощайтесь.

Я осторожно ухватила одну и изумилась:

– Да они уже мытые! Вы что же, ещё и мыли их там в темноте под краном, подвергая себя риску?! – ужаснулась я.

– Без паники, Соня, риск – это наша работа, – успокоил он и вдруг громко, совсем не конспиративно рассмеялся: – Да я живу там за оградкой, снимаю комнату! Хотел вас пригласить, но это ж неслыханно! Мы даже ещё не были представлены…

– Ох, замучили! – тоже рассмеялась я. – Ленка, очень приятно!

– Что значит «Ленка»?! – возмутился он. – Елена, позвольте представиться, Георгий, Жорж, если пожелаете, студент политеха. Город Николаев знаете?

– Прекрашный город, – похвалила я, хрустя морковкой, хотя в Николаеве никогда не была. – Вот и пожнакомилишь…

Прервали меня опять! Наказание просто!

– Алло, слушаю.

– Петухова, здравствуй.

– Кто это? Савицкий, ты?

– Да. Разговор есть. Ты свободна?

– Абсолютно.

– Свободна? Точно? Я не хотел тебя беспокоить.

– Боже! Какие церемонии! Без паники, Жорж, беспокойство – это наша работа!

– Что?

– Это шутка такая, не обращай внимания…

Если гора не идёт к Магомету, то это ей только так кажется.

Кононова! Неприступная, неземная красота! Глаза небесно и безжалостно голубые. Прелестные, изумительные завитки волос на висках. Ямочки – по одной на каждой щеке… Правда, сутулится немного. Улыбка какая-то нежизнерадостная, беспредметная, что ли, словно улыбается не тебе лично, а всем твоим родственникам и знакомым, типа: «Передай мой сердечный, ласковый привет всему твоему колхозу». Ходит тоже странно, будто на цыпочках. За партой поворачивается к тебе не шеей, а всем телом, как бы укоряет: «Я, конечно, могу тебя сейчас выслушать, но ты меня страшно побеспокоил». Историю или шутку до конца обычно не дослушает, всегда перебьёт: «а-а-а, понятно». «Что, – интересуюсь временами, – понятно?» Окажется, что я ей про джунгли, а она мне про тайгу. Кофты носит невразумительных расцветок и стилей. Теплынь на дворе, неотразимая, зачем тебе кофта?.. Я ей как-то говорю: «Могу ль оставить вас без помощи одне?» А она в ответ: «Нужны вы мне!» Так и сказала. Я был Чацким, она Софьей Павловной. Неприязнь и раздражительность играет прекрасно. А вот чувства, страдания… Отличница, одним словом. Что с неё возьмёшь? Я сам круглый отличник, но не до такой же степени круглости. А она изучилась прямо вся! Нельзя же так себя убивать из-за какой-то там золотой, бриллиантовой пусть, медали! В общем, я понял: неземная красота – это, конечно же, приятно, глубоко, возвышенно, но хочется ощущать рядом душу внешкольную, какие-нибудь потаённые подземные ключи неакадемических восторгов, переливы праздных, лёгких мыслей. Откуда ж