– Перестань за мной следить, – сказала она зеркалу. Он увидел свою уменьшенную копию в перспективе, бледную и серую на бледно-сером белье.

– Повтори еще раз, почему все собираются у нас? – спросил он.

– Потому что сейчас наша очередь, – она улыбнулась ему, прежде чем снова повернуться к зеркалу.

– А мы будем обсуждать выходные? – спросил Конор.

– А ты хочешь? Подожди, ты имеешь в виду всех или только нас? – она нахмурилась, осознавая важность его вопроса.

– И то и другое?

– Со всеми? Нет. Ни в коем случае. Ты знаешь, что они скажут. Что напились и обезумели.

– А ты нет?

Беатрис пожала плечами:

– Возможно, немного обезумела. Но ту таблетку я выплюнула, пока никто не видел. Никто же не знал, что в ней, и это безумнее всего.

Неудивительно, что в воскресенье она была такая нормальная.

– Мне дороже мой сон, – она подошла к нему босиком. – Что ты хочешь знать?

Он притянул ее на кровать и уложил на себя. Она оперлась на руки – ее волосы рассыпались по его шее – и поцеловала его.

– У нас осталось не так много времени, – сказала она. Он снял с нее топ. Расстегнул лифчик. Помог вылезти из джинсов и трусиков. Оглядел ее, словно желая убедиться, что под одеждой была его Беатрис. Она приняла его в себя, отвечая ему так же, как и всегда. Он подождал, пока она кончит, прежде чем кончить самому. – Я люблю тебя.

Она прошептала ему на ухо: «Du bist mein Ein und Alles[7]», и он ей поверил.

Беатрис снова умылась, поправила макияж, привела в порядок волосы.

– Ты поговорил со своим отцом?

Он не хотел ей верить, когда она рассказала, что Дермот грубо обращается с его мамой, но знал, что было бы еще более удивительно, если бы Дермот никогда не выходил из себя. Он сделал несколько звонков, но его мать находилась в самом конце очереди на получение недостаточно финансируемых и пользующихся избыточным спросом услуг сиделок.

– Это твоя мать, Конор. Ты должен поступить так, как для нее будет лучше. И для твоего отца.

– Скажи, а когда у меня был шанс с ним поговорить?

Он посвятил своей семье субботу, свой единственный выходной на этой неделе, так как завтра ему предстояло писать отчеты и направления.

– Ой, Конор! Шансы нужно создавать самому.

Конор поднялся с кровати и направился в ванную. Воздух в ней был липким от пара и лимонного мыла.

– Не уходи, – сказала Беатрис.

Он прокрутил в голове несколько резких реплик, но отбросил их как оправдания или откровенную ложь. У раковины он приготовился побриться: протер зеркало и намылил щеки пеной. Но она была права, как обычно.

– Съезжу к ним завтра. Если удастся найти кого-нибудь присмотреть за Фи, ты поедешь со мной?

Ответа не последовало. Он высунул голову из-за двери и обнаружил, что остался в одиночестве.

Ева выбрала простое темно-синее шифоновое платье. Черные замшевые ботильоны. Она раздумывала насчет колготок, сможет ли обойтись без них – не слишком ли бледные у нее ноги, не слишком ли холодно, – когда вошел Шэй с девочками, одетыми в пальто и готовыми идти. Слишком поздно.

– Вино взял? – спросила она.

– А смысл? Они все равно никогда не открывают вино, которое мы приносим.

Это была правда.

– Не важно, мы не можем приехать с пустыми руками. Возьми две бутылки.

Он вернулся на кухню. Близнецы подошли к ней и погладили платье.

– Хорошо выглядишь, мамочка. – Элла потерлась щекой о ткань.

– Ты такая красивая, – добавила Кейт. Два маленьких лица улыбались ей.

– Вы обе такие красивые – мне кажется, я сейчас ослепну. – Ева закрыла глаза и погладила их по лицам, ущипнув за носики и подбородки. – Ах, какой нос! Какие очаровательные подбородки! – Они увернулись от ее щекочущих пальцев, визжа от восторга.