Когда она была совсем маленькой, за ней присматривала бабушка, пока родители работали посменно, мать – медсестрой, а отец – в порту. После смерти бабули было много дней, когда она приходила домой после школы, ела, делала уроки и ложилась спать, не поговорив ни с одной живой душой.

Однажды зимой, когда ей было десять лет, она шла домой из школы, ее ботинки скрипели на свежем снегу. Был вечер, и свет уличных фонарей отражался от снега, заставляя весь мир светиться. Она стояла у входной двери, вытаскивая ключ из кармана, когда услышала, как сзади к ней подошел мужчина. Обыкновенный мужчина с усами. Он улыбнулся и сказал, что у нее красивые ноги. Она помнила, как взглянула на свои толстые зеленые шерстяные колготки, на затяжку, идущую через правое колено, и не смогла понять, что он имеет в виду. Он обхватил себя руками, задрожал и спросил, можно ли ему зайти внутрь. Она улыбнулась: даже сейчас она чувствовала отпечаток этой усмешки на своем лице. Какой застывшей была эта усмешка. Как лихорадочно она раздумывала над тем, что следует сказать и сделать. Мимо спешила соседка: шарф на подбородке, голова опущена, чтобы защититься от ветра. Они оба увидели, как женщина остановилась и уставилась на них. Мужчина еще раз взглянул на Беатрис, слегка поклонился ей на прощание и удалился. Когда она больше не могла видеть и слышать его, когда улица вернулась к своей мягкой, сияющей тишине, она вошла внутрь, заперла за собой дверь и включила телевизор. Она никогда никому не рассказывала об этом человеке: тогда у нее не было для этого слов. Ситуация с Фрэнком была такой же: молчание Конора настолько смущало ее, что она не могла придумать, как выразить это словами.

Беатрис включила весь свет и телевизор, чтобы он составлял ей компанию, пока она убирается. В какой-то момент они наняли уборщицу, чтобы облегчить жизнь Дермоту, но тот положил этому конец. Молли никак не могла запомнить приходящих женщин и принимала их то за грабительниц, то за любовниц Дермота, то, что самое странное, за собственную мать. Дермот сказал, что предпочтет мыть полы зубной щеткой, чем успокаивать Молли. Беатрис не возражала против уборки и приготовления обеда для них. Это занимало всего несколько часов в неделю, а время у нее было. У нее было слишком много времени. Она не работала с тех пор, как узнала, что беременна Фиа. После трех выкидышей на позднем сроке и двух попыток ЭКО она не собиралась рисковать. Но к тому времени, когда Фиа пошел в школу, гостиничная индустрия рухнула, она никого не знала и не могла попасть на собеседование. Поездки с Фиа в школу и из школы, а также работа в родительском комитете – это придавало ее дням приятную структуру, наполненную друзьями и соседями, с которыми можно поговорить. В такие дни, как этот, когда Конор отвозил Фиа в школу сам, ее утро было немного омрачено.

Она заправляла постель наверху, когда услышала в холле голоса. Нет. Нет. Нет. Она вышла на лестничную площадку как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дермот пытается снять с Молли пальто. А Молли ему сопротивлялась. Он сильно дергал за пальто, пока обе ее руки не оказались у нее за спиной и он не смог его стащить. Освободившись, Молли развернулась и ударила его. Он поднял сжатый кулак и потряс им перед ее лицом.

– Дермот.

Он обернулся с яростью на лице и увидел, как она смотрит на них сверху. Его плечи поникли, а взгляд упал на пол.

– Она хотела на улицу. Не давала покоя. Потом не хотела идти назад. – Он закричал: – Что за богомерзкий шум?

Беатрис поспешила вниз и проскользнула мимо него, чтобы выключить телевизор. Она вернулась, чтобы поцеловать его: его щеки были ледяными. Должно быть, они долго гуляли.