Любовь, благодаря статусу в определенных не очень законных кругах и доходами из тех же мест, выбила для внучки обследование у прилетевшего на практику известного акушера из Германии Георга Фишера. Поговаривали, что с его рекомендациями ребенок на родах вылетал так же легко, как мыло из мокрых ладоней.

Яр долго препирался. Криками и истериками его вынудили поехать вместе с женой, хотя он планировал закрыться ото всех в лаборатории.

Стоя в коридоре с полным чемоданом материнских вещей и с полным мозгом проклятий, он без интереса играл ногой с коробочкой гуталина, пока Марьяна подступала к бабушке с объятиями, от коих та успешно отстранялась. Обхватила холодной ладонью лоб внучки, развернула ее, показав потеющего мужа. Он изобразил добродушную улыбку, открыл жене дверь и ушел следом. Через три с половиной минуты прячущиеся на лестничной клетке этажом выше рабочие по отмашке Любови вбежали в квартиру, начав демонтировать розовый ящик, менять обои и всячески облагораживать кухню. Семеро взрослых мужиков и один подросток в белой каске, сын бригадира, справились за несколько часов. Бабушка ожидала в зале. Пила эспрессо с черным кофе и взглядом прожигала засохшее пятно от крови на ковре.

Бригадир пришел отчитаться за работу. За его спиной выносили последние мешки с мусором.

– Завтра дам вам на час больше. Отремонтируете зал, – монотонно пояснила Любовь и достала из сумочки конверт. – Купите черный ковер три на четыре метра с высоким ворсом и пылесос с водяным контейнером для пыли.

– Сложно будет достать, – стараясь не задеть грязное лицо еще более грязной ладонью, бригадир почесал подбородок, взял конверт и посмотрел внутрь. – Ого. Да я на эти деньги вам голову сфинкса куплю. Не много ли?

– Сейчас заберу.

– Понял. Вопросов, как говорится, не имею, – он сунул конверт в задний карман и ушел. Спустя несколько минут его сын вытер пол мокрой тряпкой, и следов от бригады не осталось.

Любовь взяла кофе и встала возле окна, глядя на черепичные крыши одноэтажных домиков вдали. Спор молодой семьи послышался еще с лестничной клетки. Всякий пройденный пролет добавлял в ожесточенную перепалку новые факты. Входная дверь открылась.

– Было весело! И только попробуй сказать, что это не так, – снимая ботинки, твердил Яр.

– Весело? – изумилась Марьяна и села на пуфик в тамбуре. – Мы в пятнадцать баб смотрели, как ты с этим немцем хохотал над болезнями.

– Нашли общий язык. Мы ведь врачи, чувство юмора у нас такое.

– Бубонная чума – это же так весело. Обоссаться.

– Ты и обоссалась, – невзначай подметил Яр, убрал обувь и начал снимать кроссовки с жены.

– Надо было говорить об этом всей группе? – с холодным шипением спросила она. У Яра на миг задрожали коленки. – Смешно тебе было? – он ехидно улыбнулся. – Сука. Да если бы нас там не было, ты бы отсосал врачу этому.

– Удивительная догадка. Предлагаешь мне его в жопу послать, как ту девушку?

– Ты не знаешь немецкого!

– Мы говорили на латыни! – Яр дернул за шнурки на кроссовке, завязав узел. Не переставая шмыгать носом, он вытирался рукавом и той же рукой закрывался от неуклюжих ударов жены.

– Это мертвый язык, на нем не говорят!

– Он такой же мертвый, как и твое чувство юмора, – Яр отпустил ее вторую ногу. – Знаешь что? В жопу. Сама разувайся, – он встал и снял серую куртку.

– Яр, я не дотягиваюсь!

– Срать я хотел, – он на секунду оглянулся, чтобы увидеть, как бесится жена.

– С ума сошел? Помогай мне!

– Жди. Ребенок вылезет – развяжет, – Яр повесил куртку, встал в проеме перед закрытой дверью на кухне и развернулся. Подобно перевернутой черепашке, Марьяна тянула передние лапки, но не могла встать.