Как и многие, Эва знала эту историю, но не верила в её правдивость. А всё потому, что никто не мог ответить, что же было дальше – остались ли Рафаэль и Афалина вместе, завели ли они детей, умерли ли в один день в глубокой старости, взявшись за руки? Надпись та не сохранилась, да и была ли она вообще?

Эве было просто интересно наблюдать с веранды ресторана, как совершенно разные люди пробираются к Стене, чтоб написать на ней свои сокровенные мысли.

Французы-романтики приходили к ней толпами. Чаще толпилась молодёжь. Встречались, однако, здесь и люди преклонного возраста в элегантной и хорошо сшитой одежде. Дамы в шляпках, кавалеры – в тёмных тройках.

Вот и сегодня к Стене пришла пара. Им было лет по семьдесят. Мужчина был значительно выше своей избранницы, но это не разрушало их общую гармонию. Время выгравировало на их лицах тонкие линии, словно обрывки искусного наброска, раскрывающие их долгую жизнь и пережитые эмоции.

Эва невольно залюбовалась этой парой, которая, как и многие, хотела разместить свои имена на Стене. Серебряные локоны женщины мягко ниспадали каскадом, напоминая сияние луны на фоне звёздного полотна. Её глаза пробуждали в памяти лавандовое поле в сумерках. Глаза пожилого джентльмена имели цвет залитого солнцем зелёного винограда. Вместе они олицетворяли собой воплощение любви, а их связь – элегантные штрихи артистизма, выходящие за пределы времени и пространства, но говорящие прохожим о возникшей случайной любви.

Впрочем, эта Стена стала со временем и стеной заветных желаний. На ней можно было разобрать надписи: «хочу ребёнка и только от него», «хочу мужа», «хочу принца», «хочу большую грудь». Была даже и такая – «Исчезни» – с тремя восклицательными знаками в конце. Однако признаний в вечной любви и верности было больше.

Эве некому было писать слова любви, поэтому она молча наблюдала за происходящим, допивая уже холодный кофе. Официант отвлёк её внимание от парней, спросив:

– Не желаете ещё чего-нибудь?

– Благодарю вас, но мне пора, – растерянно и взволнованно ответила Эва, заплатив за кофе.

Выходя из ресторана, Эва подумала о том, что же её так разволновало: неожиданный приход официанта, оборвавший череду её мыслей, или нескромные желания, проносящиеся в её голове, когда она смотрела на молодых людей, спешивших нацарапать свои любовные послания.

Потерявшаяся на время в своём собственном мире, она вернулась обратно, чувствуя смесь восторга и вины от того, что её фантазии забрели на запретную территорию. Она почувствовала страх быть понятой, раскрытой, обнаруженной, зная, что ей станет стыдно. Ей уже было стыдно, хотя она точно знала, что официант не мог прочитать её мысли. Словно застигнутая на месте преступления, Эва вышла из ресторана с тревожно бьющимся сердцем. О чём же думала Эва в тот вечер? Очень сложно прочитать мысли человека, чаще практически невозможно, но глаза могут рассказывать многое. А в тот момент глаза Эвы излучали такое сияние, что, если бы кто-то знакомый оказался рядом, он подумал бы, что она либо узнала, что ждёт ребёнка, либо сошла с ума. Это вполне точно, поскольку женщина может пребывать в эйфории только в двух случаях: в первом, когда готовится стать мамой, и во втором, когда просто влюбляется. И Эва влюбилась в Него заочно, представляя себя рядом с Ним. Она ещё не знала Его, но точно была уверена, что Он где-то здесь, среди толпы так же, как все, читает неразборчивые слова на холодной стене и мечтает написать их кому-то, кто стал бы для него всем в этом шумном мире.

Шум этого мира с детства резал ей слух, заглушая внутреннюю свободу.