Несмотря на свои опасения, Яков I созвал совет в Уайтхолле в воскресенье 20 июля. После приёма двух испанских послов, он принёс клятву перед ними и католическим священником в присутствии Коттингтона и двух государственных секретарей соблюдать все условия чернового брачного контракта, составленного в Мадриде (в котором английским католикам была обещана свобода вероисповедания). Но когда король уже садился в свою карету, чтобы отправиться в испанское посольство и принести там тайную присягу, по словам испанского посла, лорд Эндовер, измученный долгим и стремительным путешествием из Мадрида, «появился в дверях, как привидение», и вручил Якову письмо от Карла и Бекингема. В нём говорилось, что испанцы настаивают на отсрочке отъезда инфанты до весны, желая получить согласие папы на изменённые условия и дождаться полной отмены указов, направленных против английских католиков. Должно быть, Яков теперь ясно понял, что его перехитрили. Он только что торжественно поклялся принять все условия испанцев, не получив от них никаких гарантий, в то время как его наследник находился в их руках.

– Этот путь принесёт мне бесчестие, – уныло жаловался в письме сыну король, – и двойные затраты, так как придётся отправлять два флота. Но если они не отпустят её (инфанту), тогда пусть, во имя Господа, отправят её своим собственным флотом… поторопитесь с вашим делом: флот прибудет к вам, как только позволят ветер и погода… Но, ради меня, не оставайся с ней в Испании, если не сможешь привези её с собой; и не забудь заставить их сохранить прежние условия в отношении доли (то есть приданого), иначе мы с тобой, малыш, навсегда обанкротимся.

Коттингтон не терял времени даром и 5 августа вернулся в Мадрид с известием о согласии короля Англии присягнуть на условиях испанцев. По приказу Оливареса, богословы тотчас снова начали спорить о форме и содержании клятвы Якова, ибо испанский посол в Англии неблагоприятно отозвался об истинных намерениях английского короля по отношению к католикам. Прошло ещё три недели, прежде чем брачный договор был воплощён в официальном документе, и Карл 28 августа торжественно поклялся на Евангелиях его исполнить, в то время как Филипп IV просто пообещал, что брак состоится, когда придёт согласие папы, и в этом случае инфанта отправится в Англию следующей весной. Это был триумф дипломатии Оливареса.

Карл попытался сохранить лицо:

– Нельзя ли сделать так, Ваше Величество, чтобы согласие Его Святейшества было получено к Рождеству и тогда же состоялась моя свадьба?

В ответ Филипп IV расплылся в улыбке:

– Поверьте, Ваше Высочество, ничто не доставило бы нам большего удовольствия, но, поскольку это вопрос совести, решать должны теологи.

В честь так называемой помолвки была устроена грандиозная коррида, во время которой дворяне забили насмерть двадцать три быка. После обычного шествия по ярко разукрашенным улицам, по которым Филипп и Карл ехали бок о бок, король отправился во дворец графини де Миранда, чтобы переодеться и подготовиться к церемониям. Дворец был великолепно обставлен для его приёма и обит белым штофом, залы искусственно охлаждались и благоухали. Хозяйка торжественно встретила его у дверей и накрыла стол с угощением, «состоящим из всевозможных консервов, сушёных сосисок и кондитерских изделий на розовой воде восьми различных сортов». (Муж Изабеллы был большим сластёной).

Несмотря на все празднества и банкеты, Карл и Бекингем теперь ясно видели, что их просто дурачат, и стремились только к тому, чтобы удалиться с достоинством. Оливарес же всё ещё притворялся, что страстно желает этого брака, и выказывал желание отправить инфанту с принцем, «чтобы выгнать их всех из Испании разом», как он шутливо выразился. Но Бекингем теперь уже не скрывал своего враждебного отношения и был полон решимости заставить принца отказаться от всех обязательств, связанных с этим браком, если только инфанта не будет сопровождать их в Англию.