– Значит, это тоже как налог? – Митя набросал на бумаге ещё несколько цифр.

– Не налог, а прибыль производителя. Но она бывает разная. Вещи из хлопка, например, сами по себе не могут стоить очень дёшево, потому что хлопок нужно вырастить, обработать, сделать ткань и сшить ту самую футболку – это во многом труд людей, а не роботов. Так что на такие вещи наценка не больше пятидесяти процентов. Ну и на еду нельзя очень уж завышать цены, хотя вот подделывать её, пользуясь всякими лазейками в законах, можно. С тридовыми вещами дело другое. Они чаще всего делаются из вторсырья, затраты на его переработку небольшие, так как обычно достаточно обезжирить вещь и растворить синтетическое волокно или пластик и из полученного раствора напечатать новую вещь. К тому же за переработку мусора производителям хорошо доплачивают. В моё детство, когда ввели такие законы, это было необходимо. На планете тогда скопилось столько мусора, что без таких доплат переработчики просто не справились бы. Теперь свалок, к счастью, почти не осталось, а все ненужные вещи можно сдать на переработку в любой тридовый магазин и получить право на покупку чего-то необходимого.

– Погодите! – Лёшка тоже взял лист бумаги. – Я помню торговый комплекс, там было так: девушка сдаёт кофточку и покупает новую за полцены, а через месяц сдаёт уже её. Значит, это всё учитывается, и на такое идёт доплата за переработку мусора? Так делали многие постоянные посетители, и сдавали не только одежду.

– Так. Чем чаще люди сдают вещи в утиль, тем больше доплата хозяину тридового магазина. Это выгодно и безработным, так как они могут покупать не минимальный набор вещей, а больше, иногда в несколько раз – срабатывает накопительный эффект. – Стэн написал ещё несколько цифр. – На самом деле девушка из вашего примера получила кофточку не за полцены, а в полтора-два раза дороже, чем та стоила. И у хозяина тридового магазина доход получался в триста процентов, а чистая прибыль с учётом реальной стоимости вещи и налогов – он ведь тоже платит те самые сорок процентов…

– Сто двадцать процентов с каждой вещи! – Митя поставил несколько восклицательных знаков. – И тогда он вроде бы как платит безработным пособие своими налогами, а в реальности нет! На самом деле всё оплачивают те, кто делает настоящую одежду и мебель, еду, что-то изобретает, помогает людям, в общем. А такие вот хозяева заводов и тридовых магазинов ничего не делают, только болтают и получают деньги!

– Ты не совсем прав. Хозяева заводов тратят часть прибыли на исследования, разработку новых материалов, моделей, как и хозяева сетей тридовых товаров, – несколько охладила его возмущение Катя. – Но во многом да: безработный потребитель, живущий на пособие и постоянно приобретающий что-то новое и дешёвое, выгоден многим.

– Теперь я понял… – Лёшка задумчиво потёр лоб. – Именно поэтому Кэт больше всего волновалась за дешёвые тридовые магазины, а не за элитные, и всегда говорила не «покупатели», а «потребители». Человек покупает вещи на реальные, заработанные деньги, и отлично знает, чего хочет. А потребитель – он потребляет, часто совсем не задумываясь. Как корова, которая потребляет силос, а потом идёт на бойню. Это я тогда, перед побегом, так представил: мы все такое вот стадо, которые потом съедят такие, как Кэт.

– Скорее уж как куры на птицефабрике, – хмыкнул Виктор. – Там комбикорм из своих же отходов делают, и куры едят переработанных товарок, а потом сами идут в комбикорм.