– Джон, куда же ты? Подожди меня! – Откуда-то издалека к нему бежит Мэри. Она раскраснелась от бега, и ее румяные щеки пылают прямо в тон закатному солнцу. Она смеется также весело и беззаботно, как в детстве. Ее волосы распущены и волнами спадают на плечи. Легкое платье, украшенное незатейливой вышивкой, подчеркивает ее гибкую и стройную фигуру.

Джон и Мэри берутся за руки и идут навстречу заходящему солнцу. Теперь уже ничто не сможет их разлучить.

Джон открыл глаза и огляделся вокруг. Чисто выбеленные стены небольшой аккуратно прибранной комнаты напоминали родительский дом, где прошло его благословенное детство. Сквозь окошко в комнату тихонько пробралось весеннее солнце. Оно как будто затаилось и замерло в углу, но, однако, неспешно и неслышно подкрадывалось к изголовью стоявшей у стены кровати. В комнате царила звенящая тишина. Если бы не металлические решетки на окнах, ничто не напоминало Джону о том, что он находится в приюте для душевнобольных в Нортгемптоне. Он умиротворенно улыбнулся. Крушение произошло. А значит, бояться больше нечего. Никакие бури не страшны разбитому кораблю.

Джон Клэр прожил в приюте для душевнобольных 27 лет. Там он продолжал писать стихи и создал свое самое лучшее стихотворение: «Я есмь».

Ты, Господи, лиши меня предела

Моих страданий в солнечном краю!

Я знаю, что в душе переболело,

Потом составит истину мою.

Молодой человек в черном высоком цилиндре и в двубортном приталенном сюртуке черного цвета, спускающемся ниже колен и безупречно облегающем стройную фигуру, неспешно прогуливался по улицам Копенгагена. Было раннее осеннее утро 1841 года. Белоснежная рубашка, причудливо и почти небрежно завязанный галстук, узкие панталоны и атласная жилетка зеленого цвета выдавали в нем городского денди. Молодой человек любил утренние прогулки, которые он обычно совершал в полном одиночестве и которые позволяли ему погрузиться в собственные мысли и в то же время не терять связь с живым и постоянно пульсирующим нервом городской жизни.

Достаточно крупные и в то же время правильные и даже красивые черты лица могли бы подсказать хорошему физиогномисту, что молодой человек был лишен излишней импульсивности, имел достаточно ровный характер и, по всей видимости, был приятен в общении. Впалые щеки и бледная кожа могли быть признаком едва ли заслуживающей пристального внимания меланхолии, лишь изредка напоминающей о себе, но никогда не докучающей своим присутствием. Легкая улыбка блуждала на губах, свидетельствуя о том, что некие приятные мысли полностью владели его сознанием, неспешно, но надежно погружая в приятную негу существования.

Молодого человека звали Сёрен, ему было двадцать восемь лет, и жизнь с готовностью распахивала перед ним свои теплые объятия. Родившись в состоятельной семье, он никогда не знал тягот бедности и тяжелого физического труда. Сложный период взросления, омраченный напряженными отношениями с отцом, сурово воспитывавшем сына, как будто навсегда растаял для него в туманной дымке прошлого.

Семнадцати лет от роду Сёрен Кьеркегор стал студентом богословского факультета Копенгагенского университета и с головой погрузился в студенческую жизнь. Дух свободы, царивший в этих заведениях и утвердившийся еще со Средних веков, полностью захватил его, выступая ярким контрастом по отношению к душной атмосфере родительского дома с его деспотическими принципами воспитания.