– Тебя невозможно назвать тряпкой, Сергей.

Генерал впервые назвал Сергея по имени и на ты.

Людмила Ивановна грустно смотрела в окно.

– Саша пошла провожать Сергея до метро. Потом, понятно, он её.

– И так пять раз. – Буркнул генерал, вспомнив старый анекдот[18].

– Она уйдёт, и мы останемся одни.

– Ну, могло бы быть…

– Отец, прекрати! Я замужем за твоим сыном, у меня не может быть другого мужа или, тем более, амурных историй. – И добавила без перехода: – Ведь мы её теряем, пап?

– Теряем. Женщина не может быть в двух семьях, она или уходит в семью мужа, или душой остаётся в родительской. Ты бы хотела для Сашки второго?

– Нет. Брось, я всё понимаю. Чем удачнее брак, тем вернее родители теряют свою девчонку. А у неё, сдаётся мне, будет удачный. И всё равно, печально на душе. Что делать?

– Сесть к отцу на колени и помолчать, слушая себя.

– Да уж, баба под пятьдесят плюхнется необъятной задницей папочке на колени!

– Ну, не под пятьдесят, а за сорок. И не льсти себе – не такая уж твоя задница необъятная. Главное, чтобы колени папочки выдерживали, а мои тебя выдержат всегда.

И она действительно села к нему на колени, обняла за шею и уткнулась лицом в грудь. И они просидели, обнявшись, все два часа, пока Саша не пришла. Робко пискнула из прихожей:

– Я дома!

И шмыгнула в свою комнату.

Суббота, 2 сентября

– Сначала мы одни, – строго сказал Михаил, – а вы, дамы, посидите в сторонке.

– Ах, – Саша чопорно опустила глаза, – как хорошо звучит – дамы. А мой дед сказал бы, бабы, валите с пути. Правда, мой жених тоже… – Она повернулась к Наташе. – Он даёт мне команду – к корыту! Нет-нет, он не требует, чтобы я из корыта ела, он требует, чтобы я стирала!

– Девочки, – взмолился Михаил, – ну дайте нам совершить ритуал! А потом терзайте нас, как хотите.

Наташа и Саша оживлённо зашептались. Михаил знаком предложил друзьям отойти к подоконнику: для ритуала нужна была поверхность без крошки еды. Сергей аккуратно поставил на подоконник три полные рюмки, опустил в одну тускло блеснувшую звёздочку, показал на неё глазами Юлию. Они подняли рюмки и чокнулись. Юлий медленно выцедил свою, коснувшись напоследок губами звёздочки. Михаил и Сергей синхронно выпили. Все трое постояли, глядя друг на друга, и молча обнялись.

– А теперь слушайте, что говорит хозяйка. – Наташа постучала ножом о край тарелки. – Чествовать Юла собрались и мы с Сашей, а не только вы. Поэтому марш за стол, наш тост! Говори ты, – повернулась она к Саше, – я потом.

– Юлий, сегодня мы все поздравляем тебя, мы очень тебя любим. Но я хочу отметить, что ты, как личность, мог бы и не раскрыться полностью, если бы рядом с тобой не было твоих друзей, мои слова относятся и к каждому из них. И на ваших знамёнах написаны два слова – благородство и честь. А теперь, Юлий, для тебя:

Та страна, что могла быть раем,

Стала логовищем огня,

Мы четвертый день наступаем,

Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного

В этот страшный и светлый час,

Оттого что Господне слово

Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели

Ослепительны и легки,

Надо мною рвутся шрапнели,

Птиц быстрей взлетают клинки.

Она читала, голос её дрожал от волнения, и мужчины встали с с лицами, вмиг ставшими серьёзными.

Я кричу, и мой голос дикий,

Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.

И так сладко рядить Победу,

Словно девушку, в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага[19].

Саша замолчала и подняла бокал с шампанским. Юлий, не стесняясь мокрых щёк, обошёл вокруг стола и поцеловал ей запястье. Сергей прикрыл глаза и подумал, что он никогда даже не предполагал, какое это счастье – любить. Единственную на свете женщину. Наташа сжала её руку, а Михаил опустил голову и закурил, не дожидаясь третьего тоста.