– Вы все напутали, хотя несколько слов и назвали верно, – снисходительно сказал Хэдли, сам он, правда, тоже выглядел не слишком уверенно. – Как бы то ни было, я вынужден признать, что и мои записи мало что проясняют. После слова «Бат» он сказал «соль и шах». Вы правы насчет веревки, хотя я ничего не слышал про самоубийство. «Крыша» и «снег» – тоже верно; потом он сказал «слишком много света», потом «был пистолет». Наконец, он упомянул лису, и его последними словами – я едва их расслышал из-за всей этой крови – было что-то в духе «я ни в чем не виню бедн…». На этом все.

– О боже! – простонал доктор Фелл, переводя взгляд с одного на другого. – Отвратительно. Джентльмены, я намеревался выступить перед вами триумфатором. Я собирался объяснить вам, что` он сказал. Однако я поражен впечатляющим размером ваших ушей. Я и половины всего этого не услышал, но осмелюсь сказать, что вы где-то недалеко от истины.

– Ну и какая ваша версия? – вопросил Хэдли.

Доктор потоптался на месте и сказал:

– Я расслышал только первые несколько слов. Если я прав, то смысл в них определенно есть. Но вот все остальное – сущий кошмар. У меня перед глазами так и проносятся видения, в которых чучело превращается в птицу и…

– Ликантропия? – предположил Рэмпол. – Кто-нибудь упоминал оборотней?

– Нет, никто, и давайте продолжим в том же духе! – рявкнул Хэдли, ударив ладонью по записной книжке. – Теперь нужно все упорядочить, Рэмпол. Для сравнения я запишу рядом все, что вы расслышали… Итак. Теперь у нас есть ваш список: «Хворать. Не самоубийство. Он не мог использовать веревку. Крыша. Снег. Чучело. Слишком много света».

И мой список: «Бат. Соль. Шах. Он не мог использовать веревку. Крыша. Снег. Слишком много света. Был пистолет. Не вините бедн…»

Вот и все. И вы, Фелл, из своего извечного упрямства больше всего уверены в том, в чем меньше всего смысла. Я еще могу подобрать какое-то объяснение, которое свяжет воедино последние несколько слов, но какого черта умирающий пытался дать нам подсказку, упоминая «Бат, соль и шах»?

Доктор Фелл уставился на свою почти потухшую сигару:

– Пф-ф, хм, да. Нам нужно бы это немного прояснить. Загадок и так хватает. Давайте начнем разбираться потихоньку… Для начала, мой дорогой, что произошло в этой комнате сразу после того, как в Гримо выстрелили?

– Да откуда же я знаю? Это я у вас спрашиваю. Если там не найдется никакого потайного хода…

– Нет-нет, я не спрашиваю у вас, как сработал трюк с исчезновением. Вы так одержимы этой загадкой, что забываете про все остальное. Для начала определим очевидные моменты, которые мы можем объяснить, – это будет нашей отправной точкой. Да. Так, а теперь подумаем, что именно произошло в комнате после того, как в него выстрелили? В первую очередь обратим внимание на то, что творится вокруг камина…

– Вы полагаете, что тот парень вскарабкался вверх по трубе?

– Я совершенно точно уверен, что этого он не делал, – раздраженно ответил доктор Фелл. – Дымоход такой узкий, что туда кулак с трудом протиснется. Сосредоточьтесь и подумайте. Сначала от камина отодвинули тяжелую кушетку; на спинке было очень много крови, словно Гримо на нее опирался. Каминный коврик либо перетащили, либо отбросили пинком в сторону – на нем тоже была кровь; стул, стоявший перед камином, тоже отбросили. Наконец, я нашел пятна крови на каминной плите и даже внутри самого очага. Все эти следы привели нас к груде горелой бумаги, которая почти потушила огонь.

А теперь обратим внимание на поведение верной мадам Дюмон. Вы заметили, как она, войдя в комнату, занервничала из-за камина? Она постоянно смотрела в его сторону и чуть не впала в истерику, когда заметила, что я им заинтересовался. Как вы помните, она даже совершила глупую оплошность, попросив нас разжечь огонь. Ведь ей сразу должно было быть понятно, что полиция не будет возиться с углем и растопкой прямо на месте преступления только ради того, чтобы свидетелю было комфортно давать показания. Нет-нет, мой мальчик. Кто-то там пытался сжечь либо письма, либо документы. И она хотела убедиться, что они уничтожены.