– Так сильно хочется выпить, – сказала Света. – Выпьешь со мной?

Я подумала, что это плохая идея.

– Уже все магазины закрыты, – с притворной грустью сказала я. Не хватало Свете еще пить алкоголь в таком состоянии.

– Ты чего? – засмеялась Света. – Я же врач. Не знаю почему, но нас считают ужасными алкоголиками. Нам постоянно дарят выпивку. Посмотри слева от раковины.

Я открыла дверцу ящика. Моему взору предстал целый бар, которому позавидовали бы лучшие питейные заведения Петербурга. Дорогущие многолетние коньяки и виски, ликеры, вина, ром и множество бутылок разных форм и расцветок, которые я видела вообще впервые в жизни. Все они, кроме одной бутылки черного рома, были запечатаны.

– Ничего себе! – воскликнула я. – Кажется, родители недоношенных новорожденных считают вас скорее пиратами, чем врачами. Столько рома я в последний раз видела только в иллюстрациях к «Острову сокровищ».

Света улыбнулась. Я про себя обрадовалась, что смогла ее повеселить.

– Если честно, – сказала я, – тебе лучше не пить.

Я смутилась, что ограничиваю в алкоголе женщину втрое старше меня. Увидев, что Света внимательно слушает, я продолжила:

– Нет, правда. Алкоголь – сильный депрессант. Тебе и так несладко. Если ты напьешься – скорее всего, тебе станет намного хуже. Лучше поесть что-нибудь, ты вообще ела сегодня?

Света пожала плечами. Я закрыла ящик и направилась к холодильнику. Открыв его, я увидела только белоснежные стенки. Холодильник был абсолютно пустой.

– И снова ничего себе! – воскликнула я веселее. – Нет, честное слово, лучше бы пациенты дарили врачам продукты! Колбасу там хорошую, сыр, хлеб, пельмени, в конце концов! Неужели совсем из еды ничего нет?

– Почему? Есть конфеты. Тоже много разных, – рассмеялась Света.

– Потрясающе. Спасибо, доктор, вот вам алкоголизм, но это еще не все. Еще, пожалуйста, примите диабет.

Света заметно повеселела. По крайней мере, она как будто выдохнула, и в квартире стало свободнее.

Я заказала пиццу, и все это время Света рассказывала о своем покойном муже. Показывала его фотографии, рассказывала про их свидания, совместный быт до аварии и другие истории из своей жизни. Внезапно для меня она упомянула Лобачевского и начала рассказывать, как они с мужем спорили, кто лучше – Лобачевский или Гаусс.

– Ого, ты знаешь, кто это, – среагировала я. – Не то чтоб я считала тебя необразованной, просто редко встретишь кого-то, кому интересна нелинейная геометрия.

– А ты откуда знаешь? Ты же комик, я думала, ты стопроцентный гуманитарий.

– Моя бабушка в молодости дружила с Бродским. И в доме хранилось много самиздата. Я читала его в детстве. Бродский часто упоминал Лобачевского в своем творчестве, и в библиотеке я брала почитать и самого Лобачевского, и книги о нем.

Это была абсолютная правда. Мне хотелось, чтобы бабушка мной гордилась, и я часто заучивала наизусть разные стихи и прозу. Я до сих пор могла по памяти прочитать и Пушкина, и Диккенса, и Рэя Брэдбери, и того же Бродского.

– Какая у тебя интересная бабушка! – воскликнула Света.

– Еще бы! Она сама читала мне книги на ночь. Правда, подборка литературы для укладывания маленького ребенка у нее была своеобразная, – улыбнулась я.

– А ну-ка!

– «Хижина дяди Тома».

Света залилась искренним смехом.

– «Гуттаперчевый мальчик», – продолжила я. – Она мне его прочитала, вообще, когда мне было лет пять, а потом решила отдать на гимнастику. Я думала, это намек, что от меня хотят избавиться.

У Светы уже была натуральная истерика от смеха. Она радостно жевала пиццу и слушала мои истории. Я почувствовала, что моя миссия выполнена. Света будет жить. Она переживет все.