И тем не менее она пришла. В положенный срок, со свечой в руках, укутанная каким-то ветхозаветным плащом. Точно такой же протянула и мне…

Недоумевая, я все же взяла.

– Накинь, – прошептала Элеонора. Интересно, а почему так тихо? Для создания романтической обстановки, так, что ли? Так она, обстановка эта, и без того не в меру романтическая, на мой неискушенный взгляд…

Куда уж больше.

– Выйдем на улицу. В твой так называемый Пурпур уходить лучше не из помещения.

«Так называемый»… Забавно, забавно…

Мы спускаемся черным входом. Негодующе скрипит старая деревянная лестница.

– По-моему, тебе не помешало бы починить ступени.

– Ничего не поделаешь… Ты не могла бы чуть-чуть помолчать?

Я могла и не чуть-чуть. И я молчу. Говорить на самом деле нам не о чем, а плоские шутки – не такое уж и великое развлечение, к сожалению.

Скрип лестницы становится уже почти нестерпимым. На мое счастье из темноты возникает узкая дверь. Элеонора берется за витую ручку первой.

– Идем. Или ты передумала?

Насмешливо улыбнувшись, я ступаю за ней. Разве имела я право изменить свое решение?

Разве могла я передумать?

***

В Пурпур мы ушли как-то сразу, темнота сделалась глубже, небо поднялось еще выше.

Рамки привычного мира раздвинулись, значит, все нормально, все идет по плану, волноваться не о чем.

И это есть хорошо.

Элеонора зябко повела плечами.

– Похоже, тут холодно. Пойдем быстрее, может быть, хоть так согреемся. Надеюсь, ты ничего не имеешь против долгой ходьбы?

Я вздохнула.

– Даже если бы и имела, какая разница…

Она кивнула. Не то что бы стремясь разделить мое мнение, а просто так, из необходимости как-то отреагировать на поданную мной реплику.

Почти как в театре…

Шли мы долго. Бродили в каком-то тумане, неизвестно кем и когда насланном. Туман был густой и почти материальный, мне казалось, что пробудь мы там слишком долго, непременно бы захлебнулись.

Но этого, к счастью, не произошло. Только мы все шли и шли куда-то в серую бесконечность и, казалось, этому не будет конца.

Я держалась за Элеонорину руку, а больше всего на свете боялась, что рука исчезнет, растает в густом тумане.

А туман был и вправду густым. Я не видела в нем даже Элеонориного лица, только край плаща да эту самую руку, протянутую мне из тумана…

Это был тот самый туман, который можно пить как соленую воду: когда очень хочется и из крайней необходимости, но при этом твердо зная, что хорошим кончиться это не может.

Живой серый туман…

Я не знаю, сколько часов мы шли. Скорее всего, что два или три, вряд ли больше. Определиться со временем крайне сложно: этот туман поглощал его, впитывал в себя как огромная рыхлая губка.

Да и было ли оно, время, в этом тумане? Может быть, нет?

– Нам долго еще идти? – спросила я Элеонору. Этот туман давил на уши, угнетал и подавлял волю. Я чувствовала, что долго не выдержу.

– Скоро уже, – крикнула мне она. – Сворачивай!

Я не вполне поняла, что она имела в виду, но послушно свернула. Судя по моим внутренним часам (хотя у меня имеется сильное подозрение, что никакие внутренние часы не имеют здесь никакого значения), прошло еще минут пять, прежде чем туман начал редеть, и я смогла наконец разглядеть Элеонору в темном плаще, а затем и некоторые детали окружающего пейзажа.

Одно я могла сказать точно: мы поднимались на какую-то гору. Или холм. Над холмом-горой беззвучно сверкали синие молнии. Больше ничего увидеть я не смогла, слишком уж плотен был этот проклятый туман.

– Это и есть твое Лимбо? – спросила я.

– Еще нет, – ответила Элеонора. – Это лишь то, что мы можем видеть отсюда, с Восточного Предела. Не спеши, вот вернемся к Реальности…