В первое время я очень хотела уйти, неважно даже куда, остаться одна, но потом поняла, в мечте этой была безнадежность. Куда бы я пошла? Нет, что-то во мне без тени сомнения знало: на улице или где-либо еще я не пропаду, но, уходя, я ведь ничего не выигрывала. След Валентины был утерян, а больше у меня ничего не было. Или я не помнила. С моей точки зрения разница была почти незаметна… Сергей был теперь единственной ниточкой, связывающей меня с остальным миром, единственным шансом на возвращение в стан нормальных среднестатических обывателей со стандартными же проблемами и неврозами… Как я этого возвращения желала – отдельная тема. Вот уж не думала, что мои мечты будут когда-нибудь столь приземленными…

И потекли-полетели мои дни, пустые и бездумные, с легким флером обреченности, и все же хорошие, чистые дни. Так я и не научилась никогда ценить время. Что ж, можно было этого ожидать.

Я жила у Сергея. У него было хорошо, правда, хорошо – тихо, легко, нетревожно. Можно было до посинения много читать, никогда не включать радио и телевизор (данные средства коммуникации я ненавидела всеми фибрами загадочной своей души), можно было пить чай, есть бутерброды (люблю я так измываться над желудком, далеко мне все-таки до гурмана), можно было отправиться однажды кататься – погода стояла теплая и сухая, самое время для загородных прогулок. Можно было даже устроить пикник, набрести на компанию сумасшедших студентов с филфака и, напившись с ними до поросячьего визга, весь вечер с умным видом рассуждать о Кастанеде, философско-сатирических сказках Виктора Пелевина и роли Есенина в русской поэзии. Можно было даже заночевать в лесу и, задыхаясь от счастья, обнаружить себя утром в холодной студенческой палатке, в теплом кольце сергеевых рук, со следами недавних горячечных поцелуев на трепещущей шее… Я не очень-то поняла, было у нас тогда с ним что-нибудь ли нет, потому что, когда он проснулся, все стало по-прежнему. Но это меня нисколько не огорчало. Меня такое положение вещей вполне устраивало…

Нельзя сказать, что бы я впала в апатию, потому что, честное слово, мне нужна была эта странная пауза, как глоток свежего воздуха после долгого бега.

И мы делали все, чтобы эта пауза принесла как можно больше положительных эмоций. И нам это даже удавалось…

Мы сидели дома, когда шел дождь, и ходили в походы, когда светило солнце. Мы вместе слушали «Сплин», «Чайф» и «Ночных Снайперов», живо обсуждая достоинства творчества данных рок-групп. Образно выражаясь, мы мастерили кораблики из разноцветной бумаги и спускали их по ручью. Корабликами были дни, ручьем наша с Сергеем жизнь. Прямые линии, если и пересекаются, то, как правило, ненадолго, но слишком неровной была здешняя координатная плоскость, да и жизни наши прямыми назвать было нельзя.

Мы много смеялись, у моего телохранителя и вроде бы даже друга оказалось на удивление хорошее чувство юмора. Мы не оставили камня на камне от существующей социальной и политической системы, мы вдвоем легко построили принципиально новую модель общественного строя, а потом с удовольствием разрушили ее к чертовой матери. Мы оба были, конечно же, анархистами в душе, но какой русский человек не является анархистом? (Смешная мысль – анархист ведь созвучно Антихристу. Это меня всегда забавляло.)

Мы вели долгие ночные разговоры на кухне и расходились по комнатам в четыре часа утра. Мы обсудили все мировые проблемы и кое-какие из личных. Мы очень многое рассказали друг другу о своей жизни – я рассказывала, естественно, про ту часть моей жизни, которую помнила. Все остальное, как и прежде, оставалось тайной, покрытой мраком.