Так вот, этот молодой Бюсси, любовник Франсуазы де Шамб, графини де Монсоро[4], получил от нее записку с приглашением прийти в отсутствие мужа в его замок. Но, оказывается, она назначила ему это свидание по приказу ревнивца-мужа и, чтобы спасти свою жизнь, позволила Шарлю де Шамбу застигнуть ее во время прелюбодеяния. Бюсси был убит в полночь в ее комнате мужем, который ворвался туда в сопровождении вооруженных до зубов друзей.

Прочитав главы о Сен-Мегрене, о Бюсси д’Амбуазе и вспомнив уроки Шиллера и Вальтера Скотта, Дюма решил, что драма на мази. Конечно, надо было узнать какие-нибудь подробности быта и нравов, подпустить местного колорита – словом, воссоздать атмосферу двора короля Генриха III. Но Александра не останавливали подобные мелочи! Ведь у него были книги, образованные друзья и собственное воображение. Он написал драму «Генрих III и его двор» за два месяца.

«Генрих III и его двор» была вовсе не плохой пьесой. Конечно, эрудиты и снобы подняли бы на смех юного невежду, знакомившегося с французской историей по забытой на столе книге. Конечно, можно признать, что анализу чувств и характеров недостает глубины, что образы герцога де Гиза и короля написаны однолинейно, что вся пьеса держится на внешнем действии (рука герцогини, стиснутая железной рукавицей, потерянный, как в «Отелло», платок), что многие мысли автор позаимствовал у Шекспира и Шиллера.

Все это правда, и все же драма была искусно построена и трогала зрителей. Дюма черпал из всех источников – мемуаров, хроник, гравюр того времени. Эпоха предстала перед зрителем такой, какой она вдруг открылась молодому энтузиасту. Была ли его пьеса исторической? Не больше и не меньше, чем романы Вальтера Скотта. История полна тайн. У Дюма все оказалось ясным и определенным. Екатерина Медичи держала в руках нити всех интриг. Генрих III расстраивал планы герцога де Гиза. Впрочем, Дюма и сам отлично понимал, что в действительности эти приключения были куда более сложными.

Но какое это имело значение? Он хотел лишь одного – бурного действия. Эпоха Генриха III с ее дуэлями, заговорами, оргиями, с разгулом политических страстей напоминала ему наполеоновскую эпоху. История в обработке Дюма была такой, какой ее хотели видеть французы: веселой, красочной, построенной на контрастах, где добро было по одну сторону, зло – по другую. Публика 1829 года, наполнявшая партер, состояла из тех самых людей, которые совершили великую революцию и сражались в войсках империи. Ей нравилось, когда королей и их дела представляли в «картинах героических, полных драматизма и поэтому хорошо им знакомых». Этим старым служакам пришлась по сердцу грубоватая отвага героев Дюма: ведь и им доводилось обнимать немало красавиц и угрожать шпагой не одному сопернику. Театральный натурализм? Убийства на сцене? Этого не боялись ни Гете, ни Шекспир. Не гнушались ими Гюго и Виньи. Во Франции Дюма был первым, кто вывел мелодраму на сцену серьезного театра.

Вы спросите: а как же «Кромвель» Виктора Гюго?.. «Кромвель», хотя его и читали публично, так и не увидел сцены. Гюго удовлетворился тем, что прочел пьесу, издал ее отдельной книгой и написал к ней «Предисловие». В отличие от него Дюма твердо решил добиться постановки «Генриха III» в Комеди Франсез. Он начал с того, что прочел пьесу небольшой группе избранных, которая собралась в доме романтически настроенной хозяйки – Мелани Вальдор, супруги офицера и дочери писателя. Пьеса произвела большое впечатление на этот умеренный кружок, но там нашли, что для первого произведения молодого автора она слишком смела.