Подобрав полы халата, он метнулся в подвал. Именно там, на двери сауны, заключенный в рамку зоновской работы (подарок бывших друзей из колонии) висел рисунок, подаренный по случаю офицером Российской армии. Два года назад, так и не найдя применения ненужному подарку, он отдал картину Усу, своему помощнику, чтобы тот обогатил рамку и обозначил картинкой место, где есть вода, веселье и пар. В городских квартирах с такой целью вывешивают на двери туалета маленького пластмассового мальчугана, писающего в пластмассовый же горшок не по-детски мощной струей, а на двери ванной – того же мальчугана, только в ванне. Подарок офицера был прибит к двери полетаевской сауны.

Стоя перед ним со сбитым дыханием, Николай Иванович дрожащими руками отрывал рамку от двери.

Нет, Пролет не сошел с ума, у него не началась белая горячка после опустошенной бутыли «Камю». Николай Иванович был в своем уме и... И теперь уже в совершенно трезвой памяти. Только теперь, под утро, он вспомнил короткий рассказ того подполковника, с которым самым удивительным образом встретился в ресторане...

Это случилось в мае две тысячи второго года. После удачной сделки с ребятами из Кемерова Николай Иванович Полетаев заехал в ресторан «Глобус», чтобы предаться пьянству и разврату. Было от чего праздновать – сделка гарантировала ему беспрепятственное получение разрешения на отвод земель под строительство в самом Кемерове.

Однако отдохнуть так, как он предполагал, ему не удалось. На второй час «пьянства и разврата» он заметил за одним из столиков до изумления красивую женщину и, как водится в таких случаях, воспылал. Воспылал до того, что совершенно перестал обращать внимание на тот факт, что она сидит за столом не одна, а в компании двоих молодых людей. Охранников Пролет еще час назад отослал домой, и за столом уже два часа «парился» осовелый водитель. По причине того, что пить ему было нельзя, а есть он мог, пользуясь великодушием хозяина, до неприличия много, к тому моменту, как Николай Иванович устремил свой взгляд к соседнему столику, он уже был непомерно тяжел и неподвижен. В таком аморфном состоянии он вряд ли мог бы даже отбиться от пары обессиленных гиен, а о защите чести и достоинства хозяина просто не могло идти речи.

– Я потанцую, – услышал водитель совершенно дикую фразу от своего шефа и стал озираться в поисках той, которая могла бы стать партнером по танго едва держащемуся на ногах Пролету. Когда он засек цель, возбуждающую похоть хозяина, он напрягся, но поздно. Несколько килограммов снеди, погруженных в чрево, заставили его лишь засопеть.

Увидев рядом с женщиной терновского авторитета Шебанина по прозвищу Локомотив, который в компании с женой и несколькими своими людьми спокойно ужинал и пил коньяк, водитель понял, что в данную минуту совершается самая большая ошибка за всю историю России. Локомотив и в трезвом-то виде был страшен, а когда он находился под воздействием винных паров, над тем местом, где он сидел, начинали витать сумасшедшие демоны. Вокруг Локомотива мгновенно начинал ощущаться запах кедровой делянки и аромат сосновых нар. От Шебанина в таких случаях можно было ожидать чего угодно. Складывалось впечатление, что он, вдоволь напившись спиртного, вынимал из кармана Уголовный кодекс, наугад распахивал, тыкал пальцем, читал, а потом, с криком «Ага-а-а!!», торопился выполнить все, что исчерпывающе предусматривали санкции данной статьи.

Поскольку перед Локомотивом стояла уже почти пустая бутылка «Арарата», водитель Николая Ивановича похолодел душой и телом.

Спасение, о необходимости которого Полетаев еще даже не догадывался, предстало в образе какого-то огромного мужика, по всей видимости приехавшего с вахты лесовика. Заметив ту же восхитительную брюнетку, что и Николай Иванович, он оказался проворнее. Этим спас ситуацию и для Полетаева, и для его водителя.