*****
– Неба всем вам в алмазах, сенаторы! – продолжает креативить Филипп. – А про перестройку моего родного селения в великий римский град в уже оглашал? Нет?
Курия Юлия, не поражённая громом, но изумлённая, на всякий случай безмолвствует.
Август набирает полную грудь воздуха и на одном дыхании возвещает:
– Тогда оглашаю! Ведь гласность на дворе! Все заметили или никто? Я присваиваю бывшей Шахбе почётный статус римской Колонии!
Сознание императора окутывается духами и туманами, а также призраками детства. Теперь эти призраки так и норовят не только воскреснуть, но и обратиться в реальность. Однако чего не дано, того не дано – призраками так и остаются.
«Ах, так?! Вот же вам всем!» – думает Филипп во сне, мысленно грозит кулаком в зал и с торжествующим видом возвещает сенаторам:
– С этого момента и до скончания веков Шахба будет называться…
– Филиппополем!!! – единым победобесным возгласом взрывается вся курия Юлия. – Да здравствует Филипп и его Филиппополь!
Своды здания дрожат и разносят эхо ликования, выбрасывая его не просто внутрь курии, но и вовне: в город и даже за его черту. Разносится повсюду: по всему Риму как державе, а не только Риму как граду.
Сенаторы рукоплещут и, как водится, в едином порыве поют гимн во славу Юпитера.
– О, молний владыка, ты прежде всех
Правитель-отец,
По воле которого разом дрожат
Оба края земли, —
Прими, о, Юпитер, наши дары.
Благосклонно взгляни,
Прапрадед аргосцев, на род царей,
Достойный тебя…
Филиппу лестно, что все его таковым считают, хотя по поводу личности самого Громовержца терзают августа смутные сомнения: может, это и не Бог вовсе, а придумка древних необразованных и вообще малограмотных смертных.
«Мама родная! – внезапно во сне осеняет императора. – Это же меня сморил Морфей, и мне видится моё собственное грядущее! То, что меня в скором времени ждёт, и то, чего ни при каких обстоятельствах не случится! Может, и правда, согласиться на Юпитера? Громовержец как-никак многими веками апробирован! А приняв новое, можно неизвестно в какую историю вляпаться. Вдруг в болотную трясину засосёт. Там в формуле столько рисков и неизвестных!»
Среднестатистический римский человек, если во сне осознаёт, что он спит, тут же приходит в себя, пробуждается и открывает глаза, даже если приходится их продирать (в любой последовательности). Филипп, однако, не среднестатистический, он уникальный, а потому не пришёл в себя, не проснулся и век не размежил.
Мысли о будущем позволяют ему птицей Феникс возродиться из пепла прошлого.
Миражи – это наша жизнь: Филиппополь вместо Шахбы
«Как журавль в тростниках
В бухте той Кусакаэ
Бродит в поисках пищи,
Так и я… Как мне трудно!
Как мне трудно без друга!..»
Отомо Табито
В грёзах август взмывает ввысь, словно крылатый белоснежный ангел, перелетает в азиатскую часть Римской империи и, витая в облаках, глядит вниз на свой… Что же там внизу? Хутор из двух-трёх мазанок, срубов, глиняно-каменных хижин, песочных или воздушных замков? Или эти точки на земной тверди – всего-навсего убогие переносные шатры бедуинов, банальные для местных долгот и широт? Или это вообще шевелящиеся барханы, где белковая жизнь весьма своеобразна, минимальна и скорбна, но при этом нет человеческой?