– Куда вернуться? – спросила навострившая уши Стасенька.

– В кабак, куда же ещё… – бородач вынул из портфеля банку варенья, градусник, пачку горчичников и целлофановый пакет с какой-то сушёной травой. – Закатила ему очередную сцену, выскочила, в чём была, – вроде как ловить такси. Я минут пять подождал, чувствую – это надолго. Вынес ему куртку, потом снова выхожу и вижу чуть ли не идиллическую картину: она в его куртке, уже под машины не кидается, а, напротив, вдохновенно лепечет что-то про звёзды и тычет пальцем в небо. Он весь трясётся от холода, однако добросовестно пялится в указанном направлении… Ну, я озверел, впихнул их обоих обратно, но ему, видимо, уже хватило…

– Он что, её любит? – спросила Стасенька слегка недоумённо.

– Любил бы – было бы понятно, – хмыкнул бородач. – Впрочем, это его личное дело. Так зачем он туда пошёл-то, если болеет? Незаменимый?..

– Видимо, да! – засмеялась она.

– Меня Александр зовут, – помолчав, сообщил бородач.

Стасенька представилась.

– А он вам, простите, кто? – спросил Александр.

– Он – мне? Ну-у… знакомый!

– И давно вы знакомы?

– Не очень. А вы?

Бородач усмехнулся.

– Да года два уже, наверно…

Познакомились они так. Молодой, подающий надежды ассистент кафедры зарубежной литературы Александр Артемьевич Игнатьев, только что завалив кандидатский экзамен по английскому, сидел в парке на скамеечке, уставившись пустым взглядом себе под ноги. Мимо проходило много всякого народу, и из всех только Юлий остановился и спросил без долгих предисловий:

– У вас случилось что-нибудь?

– С чего вы взяли? – мрачно поинтересовался Александр, с усилием отрывая взгляд от своих ботинок и переводя его на величественные сапоги памятника Максиму Горькому. – Сижу, никого не трогаю…

– …починяю примус, – с мечтательной улыбкой закончил Юлий.

После этого Александру стало уже понятно, что Юлий – «свой», но он всё-таки ещё спросил:

– А с чего тебе вздумалось вдруг к незнакомому человеку чуткость проявлять?

– А я без предрассудков, – сообщил ему Юлий. – Впрочем, можно познакомиться.

Они посидели ещё в парке, сходили в кино, погуляли по городу. Узнав о заваленном экзамене, Юлий хмыкнул:

– Мне бы твои заботы.

За какие-нибудь три дня он натаскал его так, что экзаменационная комиссия в полном составе выпала в осадок, а завкафедрой романо-германской филологии впоследствии дважды пытался переманить Александра к себе, расточая похвалы его лингвистическим способностям.

– Ты знаешь, почему он институт бросил? – спросила Стасенька, незаметно перейдя на «ты».

– Да, – сказал Александр, но развить эту тему почему-то не пожелал. – Ну, где же всё-таки его носит? Двенадцать уже доходит…

– Как – двенадцать? – встрепенулась Стасенька. – У нас общагу в одиннадцать закрывают!

– Правильно делают, – усмехнулся Александр.

Стасенька задумалась. С одной стороны, Рожнов мог, как обычно, приползти ночевать в их 814-ю и, не обнаружив её там, сделать соответствующие выводы. Лора его, к тому же, разумеется, выгонит, и он с горя может отправиться искать приют у более свободомыслящих особ, благо таких в общаге хватает. Но зато с другой…

Стасенька с удивлением отметила, что одна только мысль о скором возвращении Юлия вызывает у неё не то чтобы сердечный трепет, но что-то вроде того: легкую нервную дрожь почему-то в районе желудка.

– Я только про примус не поняла, – сказала она Александру. – Почему тебе после этого стало ясно, что он – свой?

Он пожал плечами:

– Как почему? Потому что Бегемота любит… и вообще…

– Любит бегемотов? – слегка озадаченно переспросила Стасенька.

– Кота Бегемота, – объяснил Александр.