И не взять шалаву на поруки;
Ясно с нею всё давным-давно.
Жаль, что на старуху нет прорухи:
Вытолкаешь в дверь, она – в окно.
Да, душою тоже мы стареем,
Хоть твердим, что молоды душой.
Меньше пишем ямбом и хореем:
В ямбах мир не очень-то большой.
Мы, поэты, – пасынки удачи.
Тот, кто исключение, – не в счёт.
Смена вех – нас сразу под раздачу,
Выживаешь, если повезёт.
Мы стареем кожей и глазами,
Мы стареем сердцем и лицом.
Жизнь впадает в океан сказаний,
Все они – с банальнейшим концом.
«Я в жизни не умел держать удар…»
Я в жизни не умел держать удар.
Те, кто умели, явно преуспели.
В фаворе у судьбы, всегда при деле,
И их не ловит ни один радар.
Жизнь била иногда под самый дых,
И ниже пояса ударить не гнушалась.
Ведь это для неё – простая шалость,
Не счесть всех этих «шалостей простых».
Жизнь не была приветлива со мной,
Хотя не изощрялась в испытаньях.
Потери, словно старые преданья,
Живут во мне неясною виной.
Безденежье – мой старый, верный друг —
Как тень, повсюду следует за мною.
Ну, надо же, я ни гроша не стою;
Бегу по кругу, но порочен круг.
Я в жизни не умел держать удар,
А если бы умел, то был бы паном.
И было бы мне всё по барабану,
И жизнь была бы сладкой, как нектар.
«Я хочу убежать от людей…»
Я хочу убежать от людей,
Чтоб не видел никто мою старость.
Всё, что есть у меня, – лишь усталость,
С каждым годом она тяжелей.
Я хочу убежать от родных,
От семьи, от соседей, знакомых.
Я когда-то был парень не промах.
Что осталось от дней озорных?
Я хочу убежать от судьбы;
Я устал ощущать себя лишним.
Я везде – неприкаянный слишком.
А болячки растут, как грибы.
Я хочу убежать от себя,
Спрятать голову в дюнах пустыни.
Я отшельником стану отныне,
В катакомбах лишенья терпя.
Просто взять и уйти – без затей.
Жизнь прошла – виден краешек поля.
Чтоб не видел никто моей боли,
Я хочу убежать от людей.
«И вновь зима испытывает нас…»
И вновь зима испытывает нас;
Считаем дни с промозглыми ночами.
Когда-то мы зимы не замечали
И радовались, если задалась.
Моложе были мы, сильнее были,
И больше был терпения запас.
И брызги от лихих автомобилей
Не жгли и не доканывали нас.
Мы – было время – восхищались снегом.
Сегодня он для нас – клубок проблем.
Снег нам грозит очередным набегом:
Он с нами не считается совсем.
Теперь – другая жизнь, и мы – другие;
Труднее совмещаем смех и снег.
На улицах деревья сплошь нагие,
Ах, этот снег! Его набег – навек…
Апокалипсис
Когда поэты потеряют совесть,
когда поэты потеряют стыд,
Планету, с гравитацией рассорясь,
Как яблоко, собьёт метеорит.
Померкнет свет, и мир, к концу готовясь,
Cмертельно затоскует, загрустит,
Когда поэты потеряют совесть,
Когда поэты потеряют стыд…
«Наши надежды…»
Наши надежды
остаются с нами
до нашего последнего дыханья.
Наши надежды
на удивление живучи
и жизнелюбивы.
Наши надежды
не просто умирают последними, —
они умирают после нас.
«Я начал слышать голоса…»
Я начал слышать голоса
Иных миров.
А в снах такая бирюза,
Что – будь здоров!
Из слова выткался рассказ,
За ним – другой.
Жизнь как-то мимо пронеслась
Большой рекой.
Я где-то рядом был – стоял
На берегу.
Устал. Устроить бы привал:
Нет, не могу.
Жизнь – чей-то праздник, карнавал.
Чужой, не мой.
Сезам, открой свой терминал —
Хочу домой.
Я прятал душу от менял
За семь замков
И никогда не проклинал
Своих врагов.
…И вновь во сне – трава, роса,
Глубокий ров…
Я начал слышать голоса
Иных миров…
«Стихами заговариваю боль…»
Стихами заговариваю боль.
Но боль хитра – унять её не просто.
Она живёт под панцырем коросты,
Горит и жжёт, довольная собой.
Стихами ненавижу и люблю;
Стихи – опора, ось моих воззрений.
И пусть для вас я – экспонат музейный,
В стихах я кум любому королю.
Стихи дают приют моим мечтам.