На кóзлы двуколки сел верный Степан, не забыв накинуть на плечо заряженное патроном любимое ружьецо, а сам Иван Егорович поехал верхами вперёд проверить путь, выбрав в стойле смирную кобылу Муху, отличающуюся неумеренной любовью к солёным огурцам.

Дорога до Дроновки в пять вёрст пролегала среди полей, засеянных овсом, казавшимися с дороги изумрудными озёрами. При любом дуновении ветерка зелёная овсяная гладь от края до края катилась лёгкой волной, разбиваясь у самой дороги об острые валуны, обрамлявшие пашню.

Кое-где озёрную гладь овса, как ножом, разрезали тёмные тропки, идущие беспорядочными цепочками.

– Медведь баловал, – обернувшись к девушкам, объяснил Степан, – он большой охотник овсы мять. Я когда парнем был, на медведя в овсах хаживал с одним барином. Строил барину лабаз на дереве, подушечку сеном набивал, чтоб сидеть удобней было. А уж он всю ночь с ружьём добычу караулил: хотел, видишь ли, жене медвежью шкуру на именины презентовать.

– Подарил? – поинтересовалась Анна.

– Куда там, – заулыбался Степан, подхлестнув лошадь, – медведь – он не дурак. Почуял охотника да в другое место перебёг. Медведя добыть не каждый может.

– А ты видел медведя, Степан? – спросила Маришка, пристально вглядываясь в медвежьи лёжки, заметные с первого взгляда.

Степан кивнул:

– Знамо дело. Они, медведи, не больно от людей хоронятся, особенно если зверь молодой, непуганый. Да вроде вон один!

– Где? – хором воскликнули подруги, привставая с сиденья.

– Вправо глядите, барышни, у самого леса.

Кнут Степана указал на мелькнувший за полем тёмный силуэт, закрытый раскидистыми кустами ольшаника.

– Ой, мишка! – восторженно взвизгнула Марина, прищуривая близорукие глаза, чтобы лучше видеть.

Желая угодить барышням, Степан придержал лошадей, и Анна без труда разглядела, что за лесной зеленью скрывается не медведь, а всадник на вороном коне.

– Гони, Степан, это не медведь!

– И, эх! – хлыст со свистом рассёк воздух, на палец пронесясь над лошадиной холкой, и двуколка, набирая скорость, стремительно понеслась вперёд, подпрыгивая на колдобинах.

Всерьёз забеспокоиться об уехавшем вперёд отце Аня не успела, потому что сразу за поворотом увидела мирно жующую овёс Муху и сидящего на валуне Ивана Егоровича, при виде них поднявшегося на ноги.

– Решил вас подождать.

Безмятежное лицо Веснина подсказало Ане, что он не видел таинственного всадника, постоянно мелькающего на её пути. Она решила не беспокоить батюшку лишними подозрениями о разбойниках. Иван Егорович слыл человеком горячим – не дай Бог, кинется в погоню, а уж чем схватка закончится – никто не ведает. Тем более неизвестный вёл себя вполне миролюбиво: мало ли кто по лесу ездит – стёжка туда никому не заказана, да и за берёзовой рощицей уже дымила труба мануфактуры – если надо, работники в обиду не дадут.

К приезду дорогих гостей жена Сысоя Маркеловича, тётка Лукерья, расстаралась на славу – стол ломился от закусок. Посреди стола на почётном месте отливала хрустящей корочкой индюшка, запечённая в собственном соку. Около красного места, на которое усадили Веснина, хозяйка пристроила чугунную сковороду с томлёными в сметане карасями, обильно посыпанными зелёным луком, напротив девушек прел горшочек с белыми грибками, как крышкой, запечатанный пшеничной лепёшкой, а возле хозяина истекал слезой запотевший кувшин с черничным квасом.

Степенно перекрестившись на иконы, Веснин одобрительно похвалил зардевшуюся хозяйку:

– Ну, Лукерья, тебя в царские хоромы кухарничать не зазорно отправить.

– Покорно благодарю, батюшка, – женщина благодарно склонилась в поклоне, приглашая за стол, дымящийся ароматами.