Они не ждут смирненько, пока мама ловит уползающих братьев. Они вырываются и пробуют ползти в воздухе дальше. И никто, никто не хочет спокойно посидеть на одном месте. Какие уж тут килограммы?

Волосы я тоже не стригла. Даже не знаю, почему. Совсем не потому, что этому предателю Громову они нравились. А просто так.

И главное, мое лицо осталось абсолютно прежним, без изменений.

— Мамуля, а нашего папу точно звали Епифаний? — отрывает меня от сокрушительного монолога голос младшего сына.

— Да, солнышко, — отвечаю Мэту уверенно, не оставляя ни малейших сомнений.

— А он точно был рыжим? — с подозрением спрашивает Макар. Тут я немного сдаю.

— Стопроцентно, солнышко, — отвечаю уже не так уверенно.

Что бы кто ни думал, совесть у меня есть, хоть в обычном состоянии она погружена в анабиоз. Но временами она просыпается, как например сейчас.

И зачем я сказала детям, что их папа рыжий? Это все Еврипид виноват, мелькает перед глазами со своим предложением каждый месяц.

Да чтоб он скис, этот Еврипид!..

— А почему тогда мы черные? — не успокаивается Мирон. Похоже, мои дети решили не сдаваться и устроить мне форменный допрос.

— Вы не черные, солнышко, таких как вы называют брюнетами, — говорю мягко и ласково, — потому что вы Ангелисы, как дедушка Николаос. Вы пошли в наш род.

Сыновья недоверчиво переглядываются между собой, а я понимаю, что погорячилась. Вряд ли в сознании моих детей изысканное слово «брюнет» можно применить к их дедушке Николаосу.

Внешне мой папа с его черными кустистыми бровями, сросшимися на переносице, и черной бородой больше похож на грабителя с большой дороги. Или на пирата. А то, что у него доброе и отзывчивое сердце, вряд ли кого-то волнует, особенно в состоянии панического страха, который внушают его громадный рост и пудовые кулаки.

— Мамуля, а скажи... — затягивает Мир, но я резко сворачиваю на петляющую между инжирными деревьями дорогу, и он замолкает. Понимает, что меня сейчас лучше не отвлекать.

Мой автомобиль довольно громоздкий и недостаточно поворотливый. На трассе он ведет себя безукоризненно, но при извилистых поворотах нужна максимальная концентрация.

Съезжаю с дороги и выруливаю на берег залива, выбираю наиболее пологий спуск к воде.

Мои мальчики собранно и деловито проверяют, насколько надежно защелкнуты ремни безопасности. Они знают, что сейчас будет. Мы все обожаем этот момент, пока что он бывает не так часто.

— Держитесь, — командую детям и давлю на педаль газа.

Машина послушно делает рывок вперед и с шумным всплеском плюхается в залив. На мгновение под водой оказывается почти весь капот, но в ту же секунду раздается глухое урчание — это заработал винт.

Автомобиль плывет, с тихим шелестом расталкивая перед собой воду. За нами тянутся полосы белой пены, берег с инжирной рощей остается далеко позади.

По суше домой добираться часа три, а напрямик через залив не больше часа. С тайным удовольствием ловлю восхищение и восторг во взглядах своих детей, которыми они награждают меня через зеркало заднего вида. И в этот момент, прямо сейчас я испытываю непередаваемую благодарность к Громову.

За все.

3. Глава 3

Громов

Я даже вышел посмотреть, как они уезжают. Стоял на балконе и смотрел, как эта забавная троица грузится в странный громоздкий автомобиль. А когда их еще более забавная мамаша уселась за руль, клянусь, еле удержался, чтобы не остановить это неповоротливое порождение неизвестного автопрома.

И теперь, сидя в баре на крыше отеля, думаю о том, что может стоило все-таки остановить?..

Я сначала не поверил, что это ее дети. Решил, она их старшая сестра или может помощница тренера. Но сумка набитая бутербродами, орешками, попкорном и яблоками показала, что я ошибался. Термос с чаем добил окончательно.